ОБ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, ПРЕДШЕСТВОВАВШИХ УБИЙСТВУ МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА РОМАНОВА
А. Б. Мощанский
Аннотация. В представленном тексте автор размышляет об обстоятельствах, которые предшествовали убийству Великого князя Михаила Александровича и способствовали совершению преступления.
Ключевые слова: Великий князь Михаил Александрович, Дом Романовых, Пермь, большевики, красный террор.
В предыдущих статьях [1, 2, 3] было показано, что объектом состава преступления, связанного с похищением и убийством М. А. Романова и Н. Н. Джонсона в Перми в июне 1918 г., являлась государственная власть в России, а ведущим мотивом – опасение большевиков в том, что в определенный момент легитимный Император Михаил II – Михаил Александрович Романов может объединить и возглавить противоборствующие им силы; что его убийство носило чисто политический характер и было непосредственно организовано руководством Пермской Советской власти.
Однако собственно наличие преступного умысла у каких-то лиц на политическое преступление вовсе не предполагает его немедленное осуществление. Тем более в условиях демократических отношений, существовавших в умах людей в 1917-м и весной 1918 г. Какими бы кровожадными не представляли большевиков и других революционеров некоторые современные авторы, на самом деле в их головах, как и в мозге любого другого человека, психологический процесс изменения и переоценки гражданских ценностей занимает определенное время. Он даже может привести к отказу от осуществления желаемого, но может быть и ускорен внешними обстоятельствами или примерами действий окружающих.
Кроме того, необходимо отметить, что при прямом умысле на подготовку преступления лицо осознает общественную опасность своих поступков или бездействия, предвидит реальную возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий, понимает противоправность совершаемого деяния, но при этом активно желает их наступления, направляет свою волю на производство каких-то целенаправленных шагов. Эта волевая часть может быть подавлена, и тогда преступления не происходит. Но она может и активизироваться, и включает приготовление к преступлению, осознанные действия организатора, подстрекателя и пособника преступления.
Между тем в этот период особенностью ментальности советских деятелей были идеалистические и проективные [1] представления о наступлении желаемых социальных последствий, что выражалось в демократической практике принятия от противников письменных подписок о личном неучастии в дальнейшей контрреволюционной или иной противоправной деятельности. То есть волевые процессы еще только начали активизироваться, осуществлялись с оглядкой на общечеловеческие ценности. Процесс формирования диктатуры пролетариата с насильственным подавлением и уничтожением инакомыслящих еще не набрал своих оборотов.
И в этой связи подготовка и убийство в Перми Михаила II стало точкой перехода, краеугольным камнем в цепи последующих кровавых событий.
Для иллюстрации этого приведем слова из воспоминаний одного из организаторов [2] (а также подстрекателя, соучастника и пособника рассматриваемого преступления), бывшего мотовилихинского боевика, большевика с 1905 года, заведующего отделом Пермского Окружного Чрезвычайного Комитета по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем (далее – «ПОЧК») Александра Васильевича Трофимова [4]:
«Часто перед нами вставал вопрос почему бы его (М. А. Романова. – Прим. авт.) не истребить, ведь он при нашем поражении будет царем. Контрреволюция будет собирать свои силы его именем, его использует в своих целях широко. Но наши желания всегда наталкивались на то, как это сделать (зачеркнуты слова: «так чтобы он сам умер или не связав свою смерть с ЧК». – Прим. авт.) так чтобы в этом не фигурировало ЧК, чтобы и тени участия ЧК в этом ни у кого не было…»
И, возможно, ситуация с Михаилом II и Домом Романовых разрешилась бы каким-то иным образом, но в наступивших последствиях были заинтересованы не иначе, как именно надчеловеческие силы, управляющие событиями...
Известно, что проявить себя они могут только через деятельность людей. И прежде всего через тех, у кого подавлена интеллектуальная и волевая сферы личности – психически больных. Что и произошло в Перми в мае 1918 года. Орудием исторического действа стала 16-летняя девушка Вера Кулеш, страдающая истерической психопатией [3].
Кое-что из произошедшего можно фрагментарно восстановить на основании имеющихся архивных материалов [4] и газет[5] …
25 марта 1918 года [5] в Пермский Совдеп пришла телеграмма Управляющего делами СНК В. Д. Бонч-Бруевича [6] о свободном проживании в Перми Михаила Александровича и Н. Н. Джонсона под надзором местной Советской власти. Высланные были выпущены из Пермской губернской тюрьмы и поселены в гостиницу в бывшем Доме благородного собрания, где Михаил II стал находиться под охраной живущих там же совработников и переодетых красногвардейцев.
Вот что об этом пишет [7] бывший губвоенком А. М. Зверев [6]: «…Дело в том, что милицию правительства Керенского отрядами Красной гвардии мы в ночь на 5 января 18 г. разоружили, заняв все городские участки и управление; своей Советской милиции Горсовет и Облисполком еще не создали. Охрана, с которой в свое время Михаил Романов был привезен в Пермь, была ненадежна и недостаточна, а около Романова стали крутиться “черные вороны” – монархисты, церковники и т.п., как и вокруг Николая II в Тобольске и Свердловске, с целью выкрасть их и переправить за границу, поэтому надежной охраной брата быв. царя стали наряды из красногвардейцев. Михаил, по указанию свыше, находился, по существу под домашним арестом, будучи поселен в номера быв. “благородного (офицерского) собрания”. Андрей Ильич [7], как мой заместитель, на каждые новые сутки подбирал из абсолютно надежных красноармейцев наряды (в гражданской одежде, но с револьверами под полой), я утверждал состав наряда, инструктировал товарищей, как нести охрану Романова, и это было самой противной работой из всех дел Губвоенкомата. И так как высшую ответственность за сохранение персоны Романова нес Губиспоком, то проживающие в тех же номерах «благородного собрания» члены Губисполкома (Немчинов, Гаряев, Красильников, Борисов-Даниленко, член штаба Губвоенкомата Янсон и др.) тоже должны были проявлять бдительность: что творится вокруг данного объекта и днем и ночью».
Понятно, что Михаилу Александровичу и его секретарю было тяжело проживать под круглосуточным наблюдением. При первой возможности они переезжают в городскую гостиницу «Королевские номера», находящуюся в квартале от Управления милиции и в двух от ПОЧК.
С наступлением весны в городе постепенно укрепляется влияние большевиков и аппарат Советской власти. К началу апреля сформированы органы суда, следственные комиссии, укреплена милиция, комиссар которой Михаил Федорович Барандохин [8] также озабочивается судьбой ссыльных. 12 апреля он отправляет соответствующий запрос в ПОЧК. Откуда был направлен ответ следующего содержания [8]:
«Исх. № 6545 в Управление Советской Милиции
На Ваше отношение от 12 сего апреля за № 2656 Чрезвычайный комитет сообщает Вам, что Михаил Романов (бывший великий князь) живет в гостинице и должен находится под Вашим наблюдением.
Председатель комитета
Секретарь».
С этого момента Управление Советской Милиции становится ответственным за надзор в отношении Михаила Александровича и Н. Н. Джонсона. Этот процесс внешне носил облегченный характер – ссыльные должны были еженедельно отмечаться в милиции в специальном журнале. Перемещение по Перми носило свободный характер. Но это не означало, что с них было снято негласное наблюдение. С высокой достоверностью можно предположить, что в гостинице имелись свои «глаза и уши», фиксирующие каждую отлучку жильцов и всех, приходящих к ним.
Несколько слов об этом имеется в воспоминаниях бывшего мотовилихинского боевика, члена партии с 1902 г., председателя Мотовилихинской Следственной комиссии при Пермском народном суде Александра Алексеевича Микова [9]: «Временем своим он располагал свободно; ходил, как и когда ему “вздумается”, по гостям, по купечеству, что осталось еще не ликвидированным в городе: агентурные сведения указывали, что около него начала группироваться разная черносотенная сволочь с целью тайного увоза его, и офицерство старое возглавляло эти планы»
Тем временем в Прикамье продолжилось Советское строительство: с 7 по 15 апреля прошел 1-й Объединенный Губернский съезд советов Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов, на котором было принято решение о разделении губернии на два округа: Пермский и Екатеринбургский. Произошли изменения в структуре управления, округом и городом, были назначены новые руководители. В числе которых с 15 апреля Комиссаром по охране г. Перми и начальником Гор. Уезд. Милиции был утвержден старый мотовилихинский большевик, член партии с 1902 года Василий Алексеевич Иванченко [9], а Председателем административного отдела Горисполкома[10] – 25-летний член партии с 1912 года Василий Андреевич Дрокин
На деле получилось, что в городе продолжали работать два начальника милиции: комиссар Управления Пермской Народной Советской Милиции М. Ф. Барандохин и комиссар гор. Перми, он же начальник Гор. Уезд. Милиции В. А. Иванченко. Эти руководители органов внутренних дел оказались вовлечены в трагическое формирование судьбы последнего руководителя Российской Империи. Но участие их было разным…
29 апреля в Пермь прибывает юная и милая девушка – Вера Павловна Кулеш, которой только в феврале 1918 года исполнилось 16 лет. По официальной версии, ехала она к своему отцу, акцизному чиновнику Александру Даниловичу Кулеш, проживавшему в г. Камышлове. Девушка красиво улыбалась, легко вступала в общение, захватывала внимание мужчин. Но мало кто понимал, что под ангельской внешностью скрывается целый сонм демонов.
Предыдущая история ее жизни такова [11].
С пятимесячного возраста девочка была взята приемными родителями Антонидой Александровной и Александром Даниловичем Кулеш. Семья жила богато, Вера ни в чем не нуждалась. Однако мира между супругами не было, и примерно через восемь лет они разошлись. При поступлении в училище выяснилось ее настоящее имя – Булгаковская Вера Ивановна, под каковым она и продолжила свое учение. После предварительной подготовки на дому поступила в Виленский Дворянский институт, где училась два года, потом родители перевели ее в Свенцанскую Мариинскую прогимназию. Проучившись там один год, не перейдя во второй класс, оставшись на второй год, ее перевезли в гор. Вильно, в Виленскую частную гимназию Виноградовой, где проучилась также один год, после чего забросила свое учение и ушла на питательный пункт волонтеркой, где ее бабушка была заведующей. Между тем военные действия великой войны подошли к Вильно, и мать с дочерью эвакуировались во Владимирскую губернию.
Месяца через четыре, в 14-летнем возрасте, «по собственному усмотрению, желая испытать свободную жизнь», Вера тайком уезжает от матери в г. Александров и поступает в практикантки для прохождения курса и получения права учительствовать. В Александрове, прожив два месяца, она «уехала на фронт с офицером 545-го Актырского полка Михаилом Ерофеевым по его приглашению, на фронте… была только три недели, ввиду того, что Ерофеев стал… ревновать к другим офицерам, находящимся в… землянке… На фронте… была вольноопределяющим под фамилией Елисей Заалов… при записи… в вольноопределяющие объявила, что… зовут Елисей Заалов, в воспоминание двух любимых… офицеров, фамилии которых одного – Елисеев, а другого – Заалов. По выезде из Полоцка в форме вольноопределяющего… остановилась в Москве, пробыла два три дня без особенных перемен, затем поехала домой к своей матери Антониде Кулеш».
Но спокойная провинциальная жизнь не устроила авантюрно настроенную девицу и примерно через пять месяцев, «также тайком от мамы, уехала в Тифлис по собственному желанию, причем об этой поездке никто не знал и никто не сговаривал, поехала только потому, что хотела испытать жизнь и пользовать, хорошим климатом. Поездка была… намечена к своей подруге по Мариинской прогимназии Анне Массальской, которая была там актриса цирка (название которого… забыла, деньги на дорогу… брала у мамы без ее ведома). Приехав в Тифлис… устроилась у Массальской на квартире и жила, не имея никакого определенного занятия, прожив здесь два месяца, заболела и уехала домой к маме Ант. Кулеш, она же в это время служила в пяти верстах от гор. Юрьева-Польского в селе Бавленах».
Стоит отметить, что во всех случаях при возвращении к матери Вера рассказывала ей невероятные истории о принуждении ее к побегам под угрозой смерти и похищениях некими злыми лицами.
10–12 марта 1918 года опять тайком от мамы она выехала в Камышлов, но «по дороге остановилась в Перми по случаю предложения… некоего грузина Цквирашвили, торговца шелковыми материями, проживающего в гостинице Боярский двор, который обещал дать… место службы в земстве или управе». Остановившись в гостинице «Боярский двор», он прожила здесь в отдельном номере один день, а потом, вероятно, по подсказке того же Цквирашвили поселилась в комнате в квартире гражданина Тифлисской губернии Ф. Н. Егорова по адресу: Кунгурская ул., дом № 5, кв. 1.
Сказать, что владельцу квартиры «не повезло», будет слишком слабо. Даже в выборе места проживания в Перми просматриваются происки «демонических сил» – ведь Ф. Н. Егоров был не кто иной, как: Егоров Федор Николаевич, 1862 года рождения, на воинской службе с 1879 г., офицером с 1882 г., полковник Отдельного корпуса жандармов [12]. Вероятно, в Пермь он попал, скрывшись с Кавказа от преследований, наступивших после февраля 1917 года. Примечательно и то, что в это же время прямо на противоположной стороне улицы Кунгурской [10], в доме № 8, также в квартире № 1 помещение снимал другой полковник Отдельного корпуса жандармов – Петр Людвигович Знамеровский, высланный в Пермь вместе с Михаилом Александровичем. Эта деталь, возможно, лет через двадцать, сыграла бы решающую роль в «раскрытии заговора монархистов», но в рассматриваемый период ей не придали совершенно никакого значения. Но, тем не менее, чуть позже обоих жандармских полковников расстреляли.
В числе расстрелянных оказалась и некая Егорова, личность которой достоверно пока установить не представилось возможным. Однако похоронена она была в одной могиле [13] вместе с Верой Михайловной Знамеровской – женой П. Л. Знамеровского.
Но это – последствия. Вернемся к причинам…
Веселой девушке скучно жить просто так, без паспорта, без знакомых, без куража. И она начинает действовать. Предоставим слово протоколу допроса [14]:
«Пробыв на квартире Егорова дня два, я пошла в Первый участок милиции, где явилась к Барандохину с просьбой выдать мне паспорт или какой-нибудь вид на жительство. По предъявленному мной удостоверению личности с фотографической карточкой Барандохин приказал выдать. Через несколько дней я послала ему визитную карточку, в которой просила прийти его ко мне на квартиру, на мою просьбу он пришел ко мне в первый день Пасхи, т. е. 22 апреля с[тарого] стиля или 5 мая нового стиля, приглашала его без всякой цели, желая с ним познакомиться ввиду моего пристрастия к нему при первой встрече, т. е. при просьбе у него паспорта. Просидев у меня часа три, мы вместе с ним пошли к нему в гостиницу “Урал”, где проживал в то время Барандохин.
У Барандохина я пробыла суток двое или трое, только урывками посещая свою квартиру, после этого мы разошлись с ним в дружеских отношениях, которые продолжались у нас до дня моего ареста, который произошел в квартире Барандохина при следующих обстоятельствах.
В субботу на Страстной неделе (4 мая. – Прим авт.) я здесь, в Перми, на неизвестной мне улице увидала одного знакомого офицера Ерофеева в сопровождении неизвестного мне офицера, которые пригласили меня к себе по прошлому знакомству Ерофеева, в ответ на их приглашение я сказала, что не пойду, приходите лучше ко мне на Пасхе.
На другой день утром, часа в четыре, они пришли [ко мне] в сопровождении неизвестной мне барышни в полупьяном виде и принесли с собой вина, название которого я не знаю, вино было принесено в корзине в количестве 8 бутылок; разговор был весьма веселый, мы много шутили, смеялись и во время этого разговора мною была сказана следующая фраза: “Я всесильна, могу поднять весь город на ноги”, на эту фразу все засмеялись, этот смех задел мое самолюбие, и я стала доказывать, что это для меня возможно, в это время незнакомый мне офицер предложил пари в сто (100) руб., я согласилась, и решили встретится через неделю у меня в комнате в 6 часов вечера. Потолковав еще кой о чем, они ушли, а я легла спать.
Проснувшись часов в 9 утра, я встала и через несколько минут пришел Барандохин, с которым, как указано выше, мы проразговаривали часа три и ушли к нему в гостиницу “Урал”, откуда мы ездили с ним на его вторую квартиру, нанимаемую у неизвестного мне молодого человека лет восемнадцати [по имени Митя], где Барандохин представил меня как сестру, приехавшую из Костромы. Из рекомендации вышеуказанного молодого человека я узнала только его имя Митя фамилия и отчество его мне по настоящее время неизвестны. Просидев здесь часа два, мы с Барандохиным и Митей пошли в гостиницу “Урал”.
На пятый день Пасхи (9 мая. – Прим. авт.) я вспомнила о пари с офицерами, взяв книгу “Похождения княжны Таракановой”, и по этой книге я составила план для выигрыша пари, надеясь на благополучный исход. По прочтении книги я пошла в Исполнительный Комитет и застала там Башкирова [11], которого приняла за Борчанинова, что было выяснено при очной ставке в Арестном доме, и обратилась к нему со словами, что “мне нужно переговорить с вами по секрету”, при этом находились здесь неизвестные мне люди, между которыми я знала только одного Барандохина. На мое обращение к Башкирову он сейчас же вышел, и я сказала ему, “что сейчас же необходимо ехать на пристань и арестовать княжну Голицину с ее слугой, имеющим переписку к Михаилу Романову от Татьяны Романовой”.
Башкиров пригласил с собой неизвестного мне человека и представил его мне Начальником Бюро, и мы втроем поехали на пристань “Русь”. Приехав на вышеуказанное место, они пошли на пристань, а я уехала в совет, где вела беседу с секретарем, от которого узнала, что спутник, неизвестный человек, есть Начальник Бюро контрразведки Ануфриев. Спустя некоторое время вернулся Башкиров, и на вопрос мой, как дела, он сказал “все благополучно”, и спросил мой адрес, обещая навестить вскоре, записав мой адрес, я ушла домой.
Спустя некоторое время я пошла к Барандохину, где вела загадочный разговор, называя себя героиней и политической деятельницей, предлагала ему свою поддержку в политической карьере, говорила о грозящей ему опасности в падении престижа, и убедив его на несколько дней спрятаться, дабы избежать ареста, на что он ответил: хорошо, я спрячусь у товарищей, хотя ничего не понимаю, кто и за что хотят отмстить мне. После этого с ним разговора я ушла к Мите и сказала ему, что Барандохину грозит опасность, от которой может его спасти только его помощь, которую вы можете сделать при помощи письма. На это он ответил: «Чтобы выручить вашего брата, я готов на все», затем он взял перо, конверт и бумагу и начал писать диктованное мною письмо (находящееся здесь вместе с конвертом) (все это было мною вымышлено ради выигрыша пари с поднятием города на ноги).
Шутовской шифр, написанный в заключении письма, был написан моей рукой, смысл которого я сама не знаю и не понимаю. Закончив это письмо, я взяла его и ушла домой.
Видя, что город по настоящее время моей выдумкой не встревожен и жизнь идет обыкновенно, я поехала в Чрезвычайный Комитет и заявила дежурному члену о приезде княжны Голициной с перепиской и прочее, он вызвал Малкова и Воробцова и вместе с ними я поехала во все пермские гостиницы и номера с проверкой новоприбывших, обыскав все гостиницы и, конечно, ничего не найдя, они возвратились в Чрезвычайный Комитет, а я пошла к Барандохину, где я ему рассказала всю историю от начала до конца, говоря, что пари я выиграла и всех оставила дураками, при этом мы долго с ним смеялись над недогадливостью власти, как то: Исполнительного Комитета и Чрезвычайного Комитета, при этом я сказала, что вот дураки, которые послушали меня и взбеленили весь город, он же, Барандохин, поддерживал мои взгляды и сказал: “– Да, действительно неумные”, в смехе и рассказе я положила ему на стол канцелярский пакет со следующей надписью: «Михаилу Александровичу Романову в собственные руки, секретно, немедленно». На углах обеих сторон пакета была приложена сургучная печать с оттиском козлика и собачки, снятым с пресс-папье, принадлежащего Мите, во время этого разговора в комнату постучали, Барандохин поспешил открыть дверь, я же в это время спряталась под одеяло стоящей в комнате кровати.
В комнату зашли Малков с Воробцовым и стали разговаривать с Барандохиным, думая, что я сплю, но Барандохин сказал им, что она не спит, они умолкли и попросили меня встать, на их просьбу я попросила их выйти из комнаты, что они и исполнили. Когда они вышли, я закрыла за ними дверь на замок и, налив стакан обыкновенной питьевой воды из стоящего на столе графина, открывая двери, начала ее пить. Барандохин выхватил стакан и бросил его на пол, так что стакан разбился, я села в кресло и засмеялась.
“Вы арестованы, княжна Голицина, идемте с нами”,– шутя и смеясь сказал Малков, а я еще больше расхохоталась, думая, что они шутят.
(...) Затем Малков обратился к Барандохину со следующими словами: “Миша, ты обещаешь к 10 часам утра доставить ее нам?” Барандохин на это ответил: “Я против нее бессилен, берите сами”. Затем Барандохин стал грубо убеждать меня следовать за ними. Я, видя, что и Барандохин против меня, взволновалась, схватила лежащий на столе барандохинский кортик и со словами: “И ты против меня, изменник, я тебя убью”, – бросилась на него с кортиком. Малков и Воробцов выхватили из карманов револьверы и направили на меня. Видя Барандохина под их защитой, я направила кортик себе в грудь, причем сильно разрезала себе фуфайку (вязаную рубашку). Видя это, Барандохин закричал: “– Успокойся, я тебя не отдам ни в каком случае, только отдай кортик!”, но я долго не отдавала его …
… Выйдя в подъезд, я, Малков и Воробцов с веселым смехом и шутками сели на ожидаемого их извозчика и поехали.
Во время езды я положила руку в карман с целью вынуть записку мою к Барандохину, написанную накануне и объясняющую пари, Малков же, видя это, соскочил с извозчика и побежал по тротуару, Воробцов же с револьвером в руках соскочил на подножку пролетки и застыл в недоумении и страхе, я же спокойно вынула из кармана записку, положила ее в рот и погрызла, затем выплюнула. Видя все это, они со смехом возвратились на извозчика и, продолжая шутить, привезли меня в Чрезвычайный Комитет, где посадили меня в роскошную комнату и шутя продолжали разговаривать.
Так продолжалось до прихода неизвестного мне человека, оказавшегося начальником Чрезвычайного Комитета, который по приходе сразу же начал прислушиваться к нашему разговору и уловил мою фразу: “Как легко вас околпачить, шутку вы приняли за политический заговор, я еще вас не так проведу, эх вы”. Тогда начальник сказал: “Товарищи, что вы слушаете ее, отправьте в тюрьму, Малков, пишите сопроводительную записку”.
На это Малков ответил: “Я не могу, ведь я люблю Вас, Верочка”, тот плюнул, ушел и написал сам, и через несколько минут под шутки и поклоны присутствующих я с двумя конвоирами уходила из Чрезвычайного Комитета. По приходе в Арестный дом меня посадили в одиночную камеру, где я начала нервничать и, как говорят, разбила стекла и ела их.
С приходом комиссара мест заключения Меньшикова в сопровождении врача все изменилось. Врач велел немедленно отправить меня в больницу, на что комиссар Золотилов ответил: “Это очень важная политическая преступница, и мы не имеем права без Чрезвычайного Комитета распоряжаться ею”. Дня через три-четыре меня повели в Чрезвычайный Комитет, и на все их вопросы я отвечала им дерзостями или молчанием, и опрос мой был безрезультатен.
Сделала все это из злобы и желания отомстить Барандохину за его молчание о моей глупой затее, которая ему была известна, которую он мог упразднить своевременно, не придавая ей такого громадного значения.
После этого я была обратно отправлена и по дороге побежала от конвоиров, сопровождавших меня, они бросились за мной, и один из них выстрелил два раза в воздух. Я в это время подскользнулась и упала, они же догнали и взяли меня и пошли в Арестный дом. Просидев здесь дня два-три, я решила повеситься, что и сделала, но старший надзиратель Вяткин своевременно пришел в камеру и вынул меня из петли в бессознательном состоянии. Второй же раз меня водили на допрос в Чрезвычайный Комитет в шесть часов вечера, спустя дней 6–9 после первого допроса.
В это время в Чрезвычайном Комитете никого не было, и конвоиры сдали дежурному, часа через два пришли члены, но допрашивать меня не могли, ввиду того, что Воробцов, ведущий мое дело, из-за головной боли отказался приехать, на это ему предложили меня прислать к нему на квартиру, но я воспротивилась, тогда он отдал распоряжение оставить меня в канцелярии Комитета до утра, где я и провела ночь. Часов в 9–10 утра он пришел в Комитет и объявил мне, что дело передано в революционный трибунал, и отправил вторично в Арестный дом.
К вышеизложенному добавляю, что я приехала в Пермь с мальчиком лет шести. Который мною был отправлен обратно во вторник на Страстной неделе, мальчик этот наш приемыш не имеющий родителей, и мы не знаем по настоящее время откуда он и его полное звание.
На вопрос, была ли когда в «Королевских номерах» зачем и кто там знает, Кулеш отвечала:
– в Королевских номерах я была приблизительно на четвертый день Пасхи (8 мая. – Прим. авт.) к секретарю Михаила Александровича Романова (фамилию которого я не знаю), приходила я передать привет от его знакомых.
Швейцара Михаила Александровича я не знаю и не знала и ничего с ними общего не имею. Михаила Александровича Романова я также совершенно не знаю. Княжной Голициной я писалась на визитных карточках по собственному желанию, не имея на это никакого умысла».
Вот такая, вот невинная игра. Шутка!..
Между тем в ходе обыска 11 мая в комнате Кулеш были изъяты визитные карточки и пресловутое письмо в розовом конверте [15] с надписью:
«Г. Пермь Королевские номера Михаилу Александров. Романову Секретно».
Содержание письма [16]:
«Милый дядя !
Ввиду новых порядков письма идут очень долго, и поэтому я посылаю с известным нам лицом, на которую и вы можете положиться.
Зная ваше стремление попасть в Гатчину, и пишу, что надежды наши скоро увенчаются успехом.
Пишу смело, ибо знаю что это письмо не перехватят наши враги
Пускай (?) новые правители воображают, что вечно будут властителями, но ошибаются, скоро померкнет их сила.
Все готово к вашему бегству, остается это отложить на какой-нибудь праздник, когда нынешние вожди будут заняты весельем.
Действуйте по тем правилам, которыя я прислала 16 апреля.
(Далее следует непонятный набор знаков)».
Что же в это время делал Михаил Александрович ?!..
Посмотрим на это глазами стороннего наблюдателя, фиксирующего все перемещения высланных и приходящих к ним [17]:
– 9 МАЯ: в гостинице с женой Н. С. Брасовой, ходили вдоль реки;
– 10 МАЯ: с П. Я. Боруновым переехал на лодке на другую сторону Камы (поселение Средняя Курья), там пошли налево вдоль опушки леса, затем, выйдя к реке, переехали обратно; встречался с датским вице-консулом Рее, с секретарем-австрийцем; вечером в Петропавловский собор на службу с Архиепископом Андроником;
– 11 МАЯ: с П. Я. Боруновым переехал на лодке на другую сторону Камы, где пошли в лес направо и дошли до полигона; с женой Н. С. Брасовой и Н. Н. Джонсоном пошел к Ректору Семинарии Архимандриту Матфею; вечером в театр, где сидели вместе с С. и О. Тупициными; интересовался событиями на Украине и продвижением немцев.
– 12 МАЯ: Приходил фотограф П. Н. Второв; с женой Н. С. Брасовой и Н. Н. Джонсоном пошел к Алиной; интересовался ситуацией на Украине.
– 13 МАЯ: с П. Я. Боруновым переехал на лодке на другую сторону Камы, где пошли по берегу направо, прошли версты 3–4, дошли до дач, обратно шли часть дороги лесом, обратно переехали на пароходике-пароме; приходил П. Н. Второв; интересовался продвижением немцев; узнал о том, что немцы приняли Царицу-мать и сестер.
– 14 МАЯ: утром отметились в милиции; с Н. Н. Джонсоном переехал на лодке на другую сторону Камы, обратно плыли на моторной лодке; приходил С. В. Тупицин; вечером с женой Н. С. Брасовой и Н. Н. Джонсоном в театре.
– 15 МАЯ: с женой Н. С. Брасовой переехал на лодке на другую сторону Камы в Среднюю Курью, обратно на пароходике; приходила Кобяк; пошел в театр, где сидел вместе со П. Л. Знамеровским и П. Н. Второвым.
– 16 МАЯ: прогулялся с женой Н. С. Брасовой; прошел с Н. Н. Джонсоном вдоль берега; ходили к Знамеровским; приходил П. Н. Второв перед отъездом в Москву.
– 17 МАЯ: прогулялся с женой Н. С. Брасовой; внезапно принято решение об отъезде Н. С. Брасовой.
– 18 МАЯ: ездил на вокзал с Н. Н. Джонсоном, проводили Н. С. Брасову, вместе с которой уехала В. М. Знамеровская; отметились в милиции; с П. Л. Знамеровским переехал на лодке на другую сторону Камы, где пешком дошли до железнодорожного моста, там сели на лодку и переплыли обратно, а затем второй стороной вернулись в город.
– 19 МАЯ: ходил воль реки с П. Я. Боруновым, затем с П. Л. Знамеровским; вместе с П. Л. Знамеровскими, Н. Н. Джонсоном пошли в театр, где к ним подходили С. В. Тупицин и Добродин.
– 20 МАЯ: ходил по городу с П. Я. Боруновым, затем с П. Л. Знамеровским; с Н. Н. Джонсоном переехал на лодке на другую сторону Камы, где прошлись немного лесом, обратно переехали на моторной лодке; П. Л. Знамеровский с Н. Н. Джонсоном делали отчетность.
Из написанного следует, что за 12 майских дней ссыльные 7 раз переезжали на другую сторону реки Камы и осматривали лесною местность вверх и вниз по реке на участке от дач Верхней Курьи до железнодорожного моста – общее расстояние примерно 10 км. В военном лексиконе подобные действия называются «разведкой местности» и производятся в целях дальнейшего использования этой местности для чего-то.
Прибавим к этим результатам наружного наблюдения внезапный отъезд Н. С. Брасовой и В. М. Знамеровской из Перми. Понятно, что первым выводом стороннего наблюдателя будет предположение о подготовке к побегу через Каму в леса.
Рассматривал ли Михаил Александрович на самом деле вариант побега с использованием правого берега реки Кама? Достоверно ответить на этот вопрос уже не представляется возможным. Но однажды к автору подошел человек и рассказал изустно передававшуюся семейную легенду о том, что его дед Михаил Лукич, был знаком с М. А. Романовым, когда тот обучался в Михайловском училище в С.-Петербурге: «Он жил в Перми, на правом берегу. В период пребывания М. А. Романова в Перми встречался с ним. Задал ему вопрос: “Как спасти его и царскую семью, и что делать”? На что, вроде бы, Михаил Александрович обнял его и ответил: “Миша, ничего делать не надо. На все – воля Божия. Бежать мне некуда, так как с моим ростом меня везде видно”. И подарил на память Георгиевский крест».
В этой истории примечательны четыре момента:
– первый – за период с 9 по 20 мая, как уже было отмечено выше было осуществлено 7 (из 12 дней) переездов на другую сторону реки, а за оставшиеся до похищения 18 дней (с 21 мая по 12 июня) – только 3;
– второй – Михаил Лукич имел дом в Средней Курье на ул. Торфяной;
– третий – у Михаила Александровича не было Георгиевских крестов, а был личный орден Святого Георгия – очень дорогая для него вещь;
– четвертый – проявился при уточняющей беседе: рассказчик пояснил, что историю эту он знает от своей матери, лично слышавшей рассказ из уст самого Михаила Лукича. В ней был некий контекст, по которому получалось, что Георгиевский крест был передан «не просто на память», а за что-то, в счет будущего награждения за какие-то весьма важные услуги. Более ничего пояснить рассказчик не мог.
Между тем, неудивительно то, что в Перми к Михаилу Александровичу могли приходить его бывшие знакомые по службе. В частности, известно о встрече с В. С. Обыденовым. В дневнике М. А. Романова имеется следующая запись[17]: «Пермь, 16/29 мая. Среда… До обеда видел Обыденова, только что возвратившегося из Екатеринбурга, по-видимому, там военнопленные взяли власть в свои руки и арестовали Советскую власть, то же самое совершилось и в других некоторых городах Сибири. Вообще трудно понять, что творится, но что-то крупное назревает…»
Можно подумать, что Обыденов – представитель «двора», но на самом деле Виталий Сергеевич Обыденов [18] «был взят на военную службу до срочного призыва 1918 года, по мобилизации в 1916 году, и был назначен в г. Петроград в 1-й железнодорожный батальон “его величества”, где он и служил до Февральской революции. После того как его полк был расформирован, его… перевели в Министерство Путей Сообщения, в г. Вятку, где служил в качестве помощника технического агента. На Пасхе сын был командирован в гор. Уфу по служебным делам, и по пути заехал… в Мотовилихинский завод и здесь прожил 3-е суток, в течение этих дней ходил в гор. Пермь для прогулки…
…Виталий рассказывал, что в Перми встретил Михаила Романова с которым разговаривал и гулял, сколько раз он с ним встречался, не знаю, а также не могу показать, бывал ли сын Виталий у него в квартире, об этом Виталий не рассказывал».
Теперь возвратимся к «невинной шутке» Веры Кулеш, которая за те же самые 12 дней (с 9 по 20 мая) вовлекла в свои фантазии (только по документам, имеющимся в РГАСПИ в фонде 588) ни много ни мало: председателя Пермского Горисполкома А. Л. Борчанинова, его заместителя И. В. Башкирова, начальника Бюро контрразведки Ануфриева, председателя ПОЧК Ф. Н. Лукоянова, заместителя председателя ПОЧК П. П. Ивонина, председателя Пермского Окружного Революционного Трибунала М. М. Палкина, заведующего отделом ПОЧК по борьбе со спекуляцией П. И. Малкова, заведующего отделом ПОЧК по борьбе с контрреволюцией Г. Ф. Воробцова, комиссара Городской Советской Милиции М. Ф. Барандохина и дргих лиц, ответственных за надзор за Михаилом Александровичем.
Первая их реакция была закономерна – ужесточить надзор. И 20 июня принимается решение, которое сводило «на нет» наличие неконтролируемого времени для осуществления вероятного побега [19]:
«20/V 1336 Гражданину Романову М. А. (Королевские номера)
Предлагаем Вам ежедневно в 11 утра являться в Чрезвычайный комитет, Петропавловская-Оханская, д. № 33 – Пермякова
Председатель комитета
Заведующий Отд. борьбы с контрреволюцией
Секретарь
20/V 1337
Комиссару советской милиции
Предлагаем Вам объявить гр. М. А. Романову, чтобы он являлся в Чрезвычайный Комитет ежедневно в 11 утра
Председатель комитета
Заведующий Отд. борьбы с контрреволюцией Секретарь».
На следующий день (21 мая) в дневнике М. А. Романова [17] появилась запись: «В 11 час. Дж., Василий и я отправились в Пермскую окружную Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем. Я получил бумагу, в которой мне предлагается являться туда ежедневно в 11 час. (Люди добрые, скажите, что это такое)…»
Но это были еще только «цветочки» последствий «шутки» Кулеш, «ягодки» зарождались в головах ответственных лиц, решения которых были детерминированы усложнением политической и оперативной ситуации в стране.
Для них ярким примером опасности возвращения к предшествующим порядкам стали события на Украине [20]. 29 апреля 1918 года на Всеукраинском съезде хлеборобов (помещиков и крупных крестьянских собственников, около 6500 делегатов) бывший генерал-лейтенант Русской Императорской армии Павел Петрович Скоропадский был провозглашен гетманом всея Украины.
Государственный переворот с утверждением власти гетмана совершился почти бескровно. В ночь на 30 апреля под контроль гетманцев перешли все важнейшие правительственные учреждения. В Киеве была распространена подписанная гетманом «Грамота ко всему украинскому народу», в которой говорилось о переходе полномочий главы государства к «гетману всей Украины» П. Скоропадскому, переименовании Украинской Народной республики в Украинскую державу, формировании исполнительного органа Украинской державы – Рады министров, восстановлении «Права частной собственности как фундамента культуры и цивилизации», объявлении свободы покупки и продажи земли.
Были приняты «Законы о временном государственном устройстве Украины», согласно которым гетман, получавший широкие полномочия во всех сферах, назначал «отамана» (председателя Совета министров), утверждал состав правительства и отправлял его в отставку, выступал высшим должностным лицом во внешнеполитических делах, верховным военачальником, имел право объявлять амнистию, а также военное или особое положение. Гетман ликвидировал Центральную раду и ее учреждения, земельные комитеты, упразднил республику и все революционные реформы. Отныне УНР превращалась в Украинскую державу с полумонархическим авторитарным правлением гетмана – верховного руководителя государства, армии и судебной власти в стране.
Подобные события промонархическими силами были восприняты как сигнал к консолидации своих сил. Не остались в стороне и прочие противники Советской власти. Вновь активизировались сторонники нового сбора Учредительного Собрания, решение о созыве которого было принято непосредственно Михаилом II – Михаилом Александровичем Романовым, в данный момент находившимся в Перми.
Несмотря на некоторое усиление влияния большевиков в органах местной власти, в губернии оставалось достаточное число противников Советов, в Пермь приезжали эмиссары различных партий, зондировали ситуацию и даже устраивали митинги и иные выступления. Вот один из примеров, характеризующих ситуацию в Перми в мае-июне 1918 года [21]:
«Попытки вызвать контрреволюционное движение.
В связи с восстановлением самодержавия на Украине контрреволюционеры все толков и оттенков почуяли приближение «своих», зашевелились в своих норах, а кой где повылезали даже на свет божий.
Не обошлось дело тихо и у нас, в Перми и Мотовилихе. В середине прошлой недели различные темные личности вкупе с меньшевиками и правыми эсерами, пользуясь заминкой в снабжении населения хлебом, подняли погромную агитацию против Советов, воскресив лозунг Учредительного Собрания.
Через два дня то же повторилось и в Перми, в железнодорожных мастерских станции Пермь I. При ближайшем участии приехавших из Питера меньшевиков часть рабочих мастерских совместно со служащими Управления дороги устроила митинг, где местные и приезжие контрреволюционеры поносили Советскую власть и требовали воскресения из мертвых Учр. Собр.
После ареста одного из наиболее ретивых участников этого митинга травли Советской власти была объявлена частичная забастовка. Для того, чтобы ее провести «успешно», было разрезано несколько приводных ремней. В пятницу состоялся вторичный митинг, прекращенный пятью ж.д. дружинниками. Председатель митинга, секретарь, гастролер – путиловский меньшевик Павлов и еще несколько лиц были арестованы.
Ввиду тревожного состояния в городе, Чрезвычайным Комитетом по борьбе с контрреволюцией было решено принять самые энергичные меры к подавлению контрреволюционного движения в самом зародыше. Были проведены многочисленные обыски и аресты. У малонадежных лиц было отобрано оружие.
Ввиду попыток распространить контрреволюционную агитацию по всему округу, Окружным Исполнит. Комитетом, Пермский округ объявлен на военном положении.
Мотовилихинский Совет о последних событиях (резолюция, принятая Мотовил. Сов. Р. и Кр. Деп. 17 мая 1918).
…Предлагаем местному Совету принять самые решительные меры для борьбы с этими контрреволюционерами, начинающими поднимать головы. Предлагаем товарищам рабочим гнать от себя всех агитирующих против Советов. Мы объявляем беспощадную войну всей буржуазии и их приспешникам!
Председатель собрания Д. Захаров.
Секретарь А. Ошев».
В этих условиях Пермская Советская власть не могла не оставить без внимания гатчинских ссыльных. В любой момент Михаил Александрович мог «вспомнить» о своих правах на государственную власть. И в ПОЧК 21 мая заводится дело оперативного учета [12] (о чем свидетельствует отсутствие регистрационного номера в настольном реестре следователя), от которого в фонде 588 РГАСПИ сохранилась только обложка и несколько листов [22]:
«По описям: по настольной № 62
Дело граждан Романова, Знамеровского и Джонсон.
Началось 21 мая 1918 года».
А имело оно, судя по надписи на нижнем поле, целых 208 л. [13] Где они ?!..
Вероятно, их отсутствие свидетельствует о том, что в ходе оперативно-розыскных действий ПОЧК не смогло зафиксировать факты, свидетельствующие о подготовке или совершении преступлений объектами разработки. Остальной материал не представлял ценности для доказывания чего-либо.
Но как-то надо было выходить из ситуации, что-то предпринимать. И вероятно, именно поэтому далеко мыслящий П. И. Малков еще 11 мая произнес известную со слов В. Кулеш глубокомысленную фразу, которая была совсем не понятна его начальнику Ф. Н. Лукоянову: «Я не могу, ведь я люблю Вас, Верочка».
Еще бы ее не любить?! Ведь ее «шутка» развязывала руки власти для усиления надзора, мобилизовала сомневающихся и подтолкнула лиц, хотевших решить проблему радикальным путем к принятию конкретного плана действий.
Решающее значение провокации, организованной несовершеннолетней В. П. Кулеш, документально зафиксировано в воспоминаниях А. В. Трофимова[23]:
«…В это приблизительно время нам (дописано: “и”) было (“о” исправлено на “а”) (слово: “сообщено” – зачеркнуто) арестована, что одна (слово “девица” – зачеркнуто) дама, именующая себя урожденной Голициной, (слово “княгиней” – зачеркнуто) графиней, (сверху дописано:) которая якобы была у Михаила и передала ему письма. И что (слова: “группа офицеров хотят его увезти” – зачеркнуты) по ее сведениям тут подготавливается побег. Это нам (слово “послужило”– зачеркнуто) помогло построить свой план истребления. План сводился к следующему: Михаила, крадут, мы, ЧК, усиленно его разыскиваем, арестуем всех, кто посещал Михаила или кто к нему ходил, за пособничество к побегу предаем их суду».
К концу мая заведующему Отделом по борьбе с контрреволюцией Г. Ф. Воробцову надоело общаться с психопатической истеричкой, и он передает дело в Следственную Комиссию Пермского Окружного Революционного Трибунала[24]:
«27 мая 1918 г. № 1496 В Следственную Комиссию при Революционном Трибунале
Чрезвычайный Комитет препровождает при этом материал по делу Кулеш Веры Павловны и сообщает, что она, Кулеш, арестована и находится в Арестном Доме.
Приложение: удостоверение личности за № 1694 с фотог. карточ., 2 визитных карт. Кулеш, визит.карт. А. Ф. Уткина, 2 открытки, письмо М. А. Романову, телеграмма и протокол дознания на трех с половиной листах.
Т. Председателя Ивонин (?)
Заведующий Отд. Борьбы с контрреволюцией Воробцов
Секретарь Наумов».
За выяснение ситуации с В. П. Кулеш и сохранность исторических сведений следует благодарить именно члена Следственной Комиссии при Пермском Окружном Революционном Трибунале Гилева, который очень профессионально подошел к ведению предварительного следствия. К сожалению, пока не представилось возможным установить его личность, но, судя по речевым оборотам, профессионализму, настойчивости и наступательности ведения следствия, это был человек, имевший опыт следственной работы в составе царского окружного суда.
Он не остановился перед советскими авторитетами и в рамках следственного дела № 627 вызвал на допрос 3 июня: самого А. Л. Борчанинова, его заместителя и сменщика в должности председателя Горисполкома И. В. Башкирова; выяснил некрасивую историю знакомства с В. Кулеш и времяпрепровождения с ней комиссара милиции М. Ф. Барандохина и особенности деятельности других ответственных работников.
Вызовы на допросы и восстановление некоторых обстоятельств общения с Верой Кулеш встревожили руководителей Пермской Советской власти, и 4 июня Г. Ф. Воробцов, в компетенции которого находилось дело, направляет в Следственную Комиссию следующее отношение [25]:
«4 июня 1918 г. № 1633 В Следственную Комиссию при Революционном Трибунале
По постановлению Чрезвычайного комитета дальнейшее производство по делу В. П. Кулеш прекращается, а потому просим Вас весь обвинительный материал по этому делу возвратить нам.
Помимо сего предлагаем гр. Кулеш выслать из пределов Пермской губернии.
Т. Председателя комитета Ивонин (?)
Заведующий Отд. борьбы с контрреволюцией Г. Воробцов
Секретарь Наумов»
Отсюда можно сделать вывод о том, что Вера Кулеш к этому времени уже сыграла свою роль, и в ПОЧК (читай – Партийном комитете и Исполкоме) приняли решение о ее судьбе.
Также можно предположить, что к этому времени уже было принято решение и о способе «истребления» Михаила Александровича Романова
Необходимо отметить, что в период 12–25 мая 1918 года в Перми прошла Общегородская конференция РКП(б), на которой было принято решение о слиянии Пермской и Мотовилихинской партийных организаций и избран новый состав объединенного комитета [26], при котором организация усилилась выходцами из Мотовилихи.
Как же это отражено в воспоминаниях организаторов?!..
– Заведующий отделом, член Коллегии ПОЧК П. И. Малков: «Работая в должности Председателя Коллегии, я по поручению Пермского городского комитета партии большевиков вместе с товарищами Марковым А. В. и Трофимовым А. В. был организатором из номеров гостиницы Михаила Романова /брата Николая II-го/ и его расстрела»[27]. «В июне в связи с приближением к г. Перми Колчака и подозрительного поведения Михаила Романова у руководства Пермской губчека явилась мысль расстрелять его. Посоветовавшись с председателем Пермского губисполкома тов. Сорокиным и с руководителями Пермской городской партийной организации было решено срочно расстрелять Михаила Романова, причем в совершенно секретном порядке»[28].
– Заведующий отделом, член Коллегии ПОЧК А. В. Трофимов [29]: «В конце мая месяца к нам был командирован Мясников. Разговорились, и ему сказали о наших мыслях. (слово “Наконец” – зачеркнуто) Мясников заявил, что он найдет для этого дела людей. (слова: “После долгих размышлений” – зачеркнуты). В это приблизительно время...
План сводился к следующему: Михаила крадут, мы, ЧК, усиленно его разыскиваем, арестуем всех, кто посещал Михаила или кто к нему ходил, за пособничество к побегу предаем их суду. В случае какой-нибудь неудачи Мясников всю вину берет на себя. Технически план разработал Мясников. В ЧК изготовили мандат, подписали Малков и я, что такому-то ЧК разрешает с отрядом перевезти куда-то Михаила. С этим мандатом Мясников, Малков, Жужгов и Колпащиков отправились в “Королевские номера”, приготовив лошадей… по дороге остановились у Милиции. Я узнаю, что ни начальника, ни его помощника нет там. По условию, Иванченко должен был быть на своем месте…».
– Комиссар по охране г. Перми, начальник Гор. уезд. милиции В. А. Иванченко[30]: ,em>«…Где же Романов? Завсегда отвечали: ушел гулять. Я начал задумываться над этим вопросом. Как же мне избавиться от этого кошмара, который мне не стал давать спокою, что он у меня все-таки может убежать, тогда как в Сибири белогвардейщина уже свирепствовала вовсю и грозила нашему Уралу?..
Я заявлял об этом в исполком и даже наталкивал на мысль от избавления от Романова. Но исполком, окромя тов. Сорокина, категорически отказывался от всякого предложения. Я все же с этим вопросом стал надоедать тов[арищам], пользующимся авторитетом, сказал Мясникову, который дал обещание во что бы то ни стало решить вопрос о Романове, так как Уралу в недалеком будущем грозила опасность. И вот уже в последних числах сентября мес[яца] находят меня в Мотовилихе Мясников, Колпащиков, Марков и Жужгов и говорят, что из-за меня дело стоит, все готово, план приблизительно наброшен о краже Мих[аила] Романова, только нужно практически обсудить. И пошли в кино «Фонарь», где и стали совещаться, как приступить к делу. Я сначала слушал предложение их всех по очереди, и, наконец, согласились все.
Были заготовлены 3 мандата (на Маркова, Колпащикова и Жужгова) об том, что Романов по распоряжению Совета Народных Комиссаров должен выехать из Перми в такой-то срок. Мандаты были печатанные на машинке, печать Чрезкома, но подпись Малкова – преда Чрезкомиссии была фиктивная. Я еще возразил против этого, потому что мы можем сразу столкнуться с неприятностью – они могут не подчиниться и не отдать нам Романова и обратиться за справкой Чрезкомиссии. Тогда испортят все дело. Так и вышло.
И я еще спросил Мясникова: а разве здесь этого плана наши организации не знают? Мясников ответил, что знают не многие, как то Сорокин, Трофимов и еще не многие, но все боятся, это дело очень серьезное.
Тогда я внес свое предложение. Тогда как Чрезкомиссия не знает, то необходимо нужно предусмотреть тревогу, и Чрезкомиссия завсегда пользовалась конницей у меня в милиции, чтобы в случае тревоги мог бы, насколько возможно, задержать мою конницу, дабы нам скрыться.
Предложение мое прошло. Ко мне в кабинет посадили к телефону тов. Дрокина Василия Андреевича, как он был у меня при милиции зав. административным отделом. В некоторых отношениях милиция ему подчинялась».
Таким образом, все записи подтверждают друг с друга.
Ранее, на основании воспоминаний А. В. Микова о совещании в Верхней Курье, которое он приурочивал к воскресному дню после взятия чехословаками Челябинска, было выдвинуто предположение о том, что обсуждение судьбы Михаила II пермскими ответработниками состоялось 2 июня [3].
Надо полагать, что с этого момента и пошел отсчет времени последних часов Михаила Александровича и лиц из его окружения.
От шутки одной психически неадекватной, «забесовленной» личности (В. П. Кулеш) кровавая эстафета перешла к «техническому плану» другой, также малоадекватной и параноидально акцентуированной личности [14] – Гавриилу Ильичу Мясникову, который с готовностью взялся за подготовку и реализацию «плана истребления». Он с легкостью оставляет, казалось, важнейший и ответственный участок работы – руководство Мотовилихинским Исполкомом, – и переходит в ПОЧК. Вот что он пишет по этому поводу [31, л. 306]: «В течение трех дней мне удалось отделаться от председательствования в мотовилихинском Совете и вступить в члены ЧК Перми».
Новый «Член ЧК» в первый же день своей работы «исправляет» уже поднаторевших работников [31, л. 308]: «Я, продолжая свою реплику, предлагаю: 1. Круто изменить линию ЧК и ни рабочих, ни крестьян не расстреливать, кроме как за попытку террора, и при этом в каждом случае вести самое тщательное расследование для установления действительной виновности. 2. Конкретно установить, кто подлежит немедленному расстрелу: высшие чины полиции, жандармы, шпики, провокаторы, а из низших чинов – только отличившиеся своей жестокостью в борьбе с революционным движением. 3. Общая линия ЧК должна быть направлена в сторону борьбы с партиями буржуазии, помещиков, попов. И чем правее направление, тем круче расправа.
Принимаются все три пункта без какой бы то ни было попытки борьбы и возражения. На этом обсуждение доклада и закончилось. Стали обсуждать вопрос о моей работе. И без прений мне дали отдел по борьбе с контрреволюцией».
Изменение в линии реагирования ПОЧК наглядно отразилось в объявлениях в пермской газете «Известия». Сравнение стиля весьма показательно:
«Суббота 25 (12) мая 1918 года № 95…
Всем гражданам и организациям объявляется, для сведения и руководства, что все митинги и собрания в пределах г. Перми и его окрестностей могут быть разрешены только с согласия Пермского Окружного Чрезвычайного Комитета; в случае неисполнения со дня опубликования настоящего объявления, все инициаторы митингов и собраний будут преследоваться по всей строгости Революционных законов.
Пермский Окружной Чрезвычайный Комитет по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем [32]».
«Вторник 4 июня (22 мая) 1918 года № 103…
От Пермского Окружного Чрезвычайного Комитета по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем
Вниманию граждан.
За последнее время в городе злонамеренными лицами распространяется масса ложных, ни на чем не основанных слухов, сеющих волнение и тревогу среди граждан города и округа. Слухи эти распространяются с явно преступной целью – использовать недовольство и другие затруднения и возбудить малосознательную часть населения против Советской Власти, против рабочих и крестьян. Ведя усиленную агитацию, контрреволюционеры добиваются того, что легковерные неустойчивые слои населения поддаются их агитации, верят всем распространяемым ими слухам и волнуются, распространяя тревогу по всему городу.
Такое положение не может быть терпимо, и Чрезвычайный Комитет решил самыми суровыми мерами пресечь преступную провокацию. Поэтому Пермский Окружной Чрезвычайный Комитет предупреждает всех, кто будет вести агитацию против Советской Власти и распространять ложные, нелепые слухи, что они будут преследоваться Чрезвычайным Комитетом путем самых суровых мер, и в случае поимки на месте преступления будут беспощадно расстреливаться.
Пермский Окружной Чрезвычайный Комитет по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем [33]».
Чувствуется чеканный митинговый стиль Г. И. Мясникова.
Между тем можно предположить, что усиление репрессивных мер носило характер, не только обусловленный политической и военно-оперативной обстановкой на Урале, но и входило в число организационных мероприятий, предшествующих проведению операции по «истреблению» Романова. Примечательно также то, что в следующих номерах газеты были размещены объявления, обеспечивающие препятствие возможному побегу:
«Четверг 6 июня (24 мая) 1918 года № 105…
Обязательное постановление Пермского Окружного Исполнительного Комитета
Ввиду прекращения железнодорожного движения на Сибирь, проезд на Сибирь и въезд в гор. Пермь категорически воспрещен. Местные Совдепы должны НЕМЕДЛЕННО прекратить выдачу разрешений на въезд в Пермь и по линии в Сибирь.
Председ. Окр. Исп. Ком. В. Сорокин
Секретарь Латкин [34]».
«Воскресенье 9 июня (27 мая) 1918 года № 108…
Извещения и постановления Советских учреждений
По распоряжению Военного комиссариата, Административный отдел Пермского Городского Совдепа извещает граждан, что время свободного движения по городу разрешено до 2-х часов ночи, т. е., по старому времени, до 12 часов ночи.
Председатель Административного отдела Дрокин.
Секретарь Ефремов».
Таким образом, можно сделать вывод о том, что, приняв к исполнению «план истребления» первого Романова, советское руководство перешагнуло условную черту, разделявшую преследование нарушителей и противников в рамках действовавшего законодательства и внесудебную карательную практику, объясняемую целесообразностью классовой борьбы.
Возвращаясь к личности Веры Кулеш, необходимо сказать, что член Следственной Комиссии Пермского Окружного Революционного Трибунала Гилев довел предварительное следствие до логического конца: допросил всех участников, на высоком научном уровне обеспечил проведение следственных психиатрической и психологической экспертиз, в рамках которых были доказаны психиатрическая психопатология и психологические отклонения у обвиняемой.
Но, как известно, демон предает и пожирает своих исполнителей: Следственная комиссия Революционного трибунала 17 июня 1918 года согласилась с заключением экспертиз, по факту «похищения» Михаила Александровича Романова и Николая Николаевича Джонсона в ночь с 12 на 13 июня, приняла постановление [35] о препровождении дела В. П. Кулеш в Пермский Окружной Чрезвычайный Комитет, а сама Вера Павловна была взята под стражу в больничное отделение Пермской Губернской Тюрьмы. Дальнейшая ее судьба неизвестна...
Список источников и литературы:
1. Зенкова Н. А., Мощанский А. Б. Михаил II – Император Российской Империи (1917–1918 гг.): документы о статусе Михаила Александровича Романова // Ноябрьские историко-архивные чтения в Пермском партархиве – 2016 г. – Пермь: Изд-во «Пушка», 2017. – С. 323–332.
2. Зенкова Н. А., Мощанский А. Б. О причинах убийства Михаила Александровича Романова // Ноябрьские историко-архивные чтения в Пермском партархиве – 2017 г. – Пермь: Изд-во Уральский рабочий, 2018. – С. 449–466.
3. Зенкова Н. А., Мощанский А. Б. О лицах причастных к убийству Михаила Александровича Романова // Ноябрьские историко-архивные чтения в Пермском партархиве – 2017 г.». – Пермь: Изд-во «Уральский рабочий», 2018. – С. 467–486.
4. Пермский государственный архив социально-политической истории (ПермГАСПИ). Ф. 90. Оп. 2Т. Д. 16. Л. 19.
5. Известия Пермского Окружного Исполнительного Комитета Совета Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов. – 1918. – Апрель – июль.
6. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 130. Оп. 2. Д. 1109. Л. 32.
7. ПермГАСПИ. Ф. 90. Оп. 2Н. Д. 9. Л. 33, 34.
8. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 588. Оп. 3. Д. 17. Л. 5.
9. ПермГАСПИ. Ф. 90. Оп. 2Н. Д. 22. Л. 59 об.
10. См. объявления в газете: Известия Пермского Окружного Исполнительного Комитета Совета Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов. – 1918. – Апрель – июль (например, №№ 97, 98, 108 и др.)
11. РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 17. Л. 125–195. Дело № 627 «Предварительное следствие, произведенное Следственной Комиссией Пермского Городского Совета Рабочих и Солдатских депутатов по подозрению в подготовке побега М. А. Романова Веры Павловны Кулеш».
12. Волков С. В. База данных «Участники Белого движения в России».
13. РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 6. Л. 50, 50 об. Протокол 1919 года 16-го мая.
14. РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 17, Л. 173–177.
15. РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 17, Л. 193.
16. Там же. Л. 192, 192 об.
17. Центр документации общественных организаций Свердловской области. Ф. 41. Оп. 1. Д. 149. Л. 215–225. Дневник М. А. Романова.
18. РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 17, Л. 122, 122 об.
19. РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 17. Л. 6, 7.
20. Скоропадский Павел Петрович [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/Скоропадский,_Павел_Петрович.
21. Известия Пермского Окружного Исполнительного Комитета Советов Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов. – 1918. – № 92, вторник 21 мая. – С. 3–4.
22. РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 17. Л. 38.
23. ПермГАСПИ. Ф. 90. Оп. 2Т. Д. 16. Л. 19. Текст дан специально с указанием зачеркнутых слов, прочтение которых несколько изменяет мысль, которую хотел высказать писавший. Подчеркивание – авт.
24. РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 17. Л. 131.
25. Там же. Л. 160.
26. Известия Пермского Окружного Исполнительного Комитета Советов Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов. – 1918. – № 85, воскресенье 12 мая. – С. 1.
27. ПермГАСПИ. Ф. 90. Оп. 2М. Д. 1. Л. 20.
28. ПермГАСПИ. Ф. 90. Оп. 2М. Д. 6. Л. 28.
29. ПермГАСПИ. Ф. 90. Оп. 2Т. Д. 16. Л. 19, 20.
30. Воспоминания В. А. Иванченко в «Деле Кашихина» // Частн. архив В. С. Колбаса.
31. Мясников Г. Философия убийства, или Почему и как я убил Михаила Романова / публ. Б. И. Беленкина и В. К. Виноградова. Глава IV. «Исполнение». Л. 306.
32. Известия Пермского Окружного Исполнительного Комитета Советов Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов. – 1918. – № 95, суббота 25 мая. – С. 4.
33. Известия Пермского Окружного Исполнительного Комитета Советов Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов. – 1918. – № 103, вторник 4 июня. – С. 4; № 105, четверг 6 июня. – С. 4.
34. Известия Пермского Окружного Исполнительного Комитета Советов Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов. – 1918. – № 105, четверг 6 июня. – С. 4.
35. РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 17. Л. 129, 129 об., 167–169.
ABOUT THE CIRCUMSTANCES THAT PREVIOUSLY OF THE MURDER OF MIKHAIL ALEKSANDROVICH ROMANOV
A. B. Moschanskiy
Abstract. In the presented text, the author reflects on the circumstances that preceded the assassination of Grand Duke Mikhail Alexandrovich and contributed to the commission of the crime.
Keywords: Grand Duke Mikhail Alexandrovich, the House of Romanov, Perm, the Bolsheviks, the Red Terror.
↩1. То есть перенос своих мыслей, приписывание их окружающим..
↩2. О личностях и биографиях участников событий смотри в указанных статьях.
↩3. Диагноз дан в классификации МКБ-9, код 301.5.
↩4. Фонды РГАСПИ (основа – Ф. 558. Оп. 3. Д.17), ГАРФ, ПермГАСПИ, ГАПК и др.
↩5. Далее в датах год будет опущен.
↩6. Зверев Арсений Мартемьянович [20.09.1886 – 27.02.1976, Челябинск], юрист, сов. деятель, участник 1-й мир. и Гражд. войн. В 1917 г. предс. Совета гарнизона г. Яранска, один из рук. волостных Советов крест, и солдатских деп. в Пермской губ. После Окт. 1917 г. зав. воен. отделом Пермского губерн. исполкома, первый воен. комиссар Пермской губ. чл. РКП(б) с 1918 г. Комиссар (1918), командир (1919) 1-го сводного полка Кр. Армии Советов Приуралья. В 1918–1919 гг. участвовал в боях с частями Оренбургской армии атамана А. И. Дутова на Юж. Урале (под Троицком, Вехнеуральском), затем на юге России; был тяжело ранен (осень 1919 г.). С 1922 г. в органах прокуратуры: 1-й прокурор по общест. надзору в Челябинскке, прокурор в Кургане, Тобольске, Свердловске, на Сахалине, Камчатке, в Хабаровске. В 1938 г. обвинен в пособничестве «врагам народа», исключен из ВКП(б), осужден. В 1939 г. реабилитирован, восстановлен в партии. Вернувшись в Чел., ок. 30 лет работал на ЧТЗ. С 1969 г. персон. пенсионер союз. значения. Участвовал в создании чел. обл. орг-ции ветеранов партии, комсомола, войн и труда. Автор историко-документ. повести «Юность комиссара» (не опубл.).
↩7. Немчинов Андрей Ильич, в 1918 г. заместитель Пермского губвоенкома.
↩8. Барандохин Михаил Федорович (1893 – 09.08.1954. Красноярский кр.) – большевик с апреля 1917 г., начальник штаба Красной гвардии, весной 1918 г. – комиссар Управления Пермской городской советской милиции, с лета 1918 г.– командир батальона при Пермской губЧК. С 1919 г. – начальник губернской милиции и комиссар по охране Перми, председатель главной военной коллегии Пермской железной дороги, член коллегии губЧК, командир батальона войск ВЧК. В 1920 г. – командующий войсками внутренней охраны Республики Восточно-Сибирского сектора. В 30-х годах проживал в г. Горьком, полковник, председатель Облсовета Осоавиахима. Арестован в 1937 г. Приговорен: Особое совещание, обв.: 58-8, -11. Приговор: 8 лет ИТЛ. Арестован в 1948 г. Приговорен: Особое совещание, обв.: 17-58-8, 58-11. Приговор: ссылка на поселение в Красноярский край. Дело прекращено в 1955 г. Дата реабилитации: 5 января 2004 г.
↩9. См., например, анкету – ПермГАСПИ. Ф. 1. Оп. 17. Д. 162. Л. 2.
↩10. Ныне Комсомольский проспект, 12 (здание сохранилось).
↩11. 1 Башкиров Иван Васильевич (30.08.1893 – не ранее 1954), род. в сем. рабочего. Оконч. 2 кл. церк.-приход. шк. и ремесл. уч. в Елабуге. В 1914 г. приехал в Пермь, раб. слесарем. В марте 1917 г. на гор. раб. собр. выдвинут в Уральский Совет, принят в чл. РСДРП(б) и профсоюз металлистов. 23 марта 1918 г. назн. тов (зам.) предс. горисполкома – А. Л. Борчанинова. В июне 1918 г. выбран предс. Пермского горисполкома. В конце окт. 1918 г. вновь зам. Предс. исполкома. Вкл. в состав Вятской ЧК и ревкома. После отступления Колчака по распор. Предс. Пермского губревкома В. Сивкова 7 июля 1919 г. отозван в Пермь, назн. предс. Пермского горревкома. Далее работа связана с потребительскими союзами. В окт. 1934 г. – зам. Пред. Тюменского облпотребсоюза, с осени 1934 г. по сент. 1937 г. – предс. исполкома Нижне-Тавдинского райсовета, Верхне-Тавдинского райсовета Омской области. До авг. 1941 г. в Омске зам. дир.облторга и упр. базой Главпарфюмер. С авг. 1941 г. по май 1945 г. на фронте на интендантской сл.: зам. Ком. бригады по тылу, нач. контрольно-ревиз. отделения Гл. санитарного управления фронта. С мая 1945 г. по апр. 1946 г. в той же должн. в Гр. сов. оккуп. войск в Германии. Возвр. в Омск, с авг. 1946 г. по окт. 1948 г. дир. базы плавсостава управления раб. снабжения Нижне-Иртышского пароходства. С окт. 1948 г. до выхода на пенсию в апр. 1954 г. – нач. облжилснаба.
↩12. Под делом оперативного учета понимается предусмотренная законом форма концентрации материалов оперативно-служебного документирования в целях собирания, накопления, систематизации и анализа фактических данных, проверка и оценка итогов оперативно-розыскной деятельности, а также принятие на их основе соответствующего решения должностными лицами оперативно-розыскного органа о прекращении или возбуждении уголовного дела по выявленному факту преступления. Расследование которого производится в рамках следственного дела.
↩13. В самом деле 17 всего 195 листов, из которых: 70 – принадлежат к следственному делу № 627 Следственной комиссии Пермского Окружного Ревтрибунала; 4 – делу оперативного учета на Обыденова, заведенного Бюро контрразведки; 116 – следственному делу ПОЧК по факту похищения.
↩14. Параноидное расстройство личности; параноическое расстройство личности – расстройство личности, характеризующееся чрезмерной чувствительностью к фрустрации, подозрительностью, злопамятностью, постоянным недовольством окружающими и тенденцией относить все на свой счет. Включено в МКБ-10 и DSM-5. Возможно, причиной расстройства личности Г. И. Мясникова явились многочисленные травмы головы, полученные в Орловской каторжной тюрьме.