Документы Л. П. Старковой -
прапорщика 45-го инженерно-саперного полка
Воспоминания Л. П. Старковой
Я работала медицинской сестрой в Ильинском районе после училища два года, потом - в Губахинской больнице постовой сестрой в хирургии, потом операционной сестрой, потом работала в Верхнекурьинской больнице старшей медсестрой. В Афганистан я поехала от Мотовилихинского райвоенкомата, было мне 29 лет. Пришла я туда не случайно, посмотрела, что все, кто приезжают из-за границы, привозят хорошие вещи. У меня был сосед Витя, на год младше меня, но он окончил военное училище. Приезжаю, к соседке тете Нюре захожу, говорю: «Тетя Нюра, а что это у тебя за ковер - откуда?» Она говорит: «Витя из Германии привез»; [я:] «Ой, сервиз!» - «Витя из Германии привез». Думаю: «Здорово! Вот Витька! А я тут сижу, за 65 рублей работаю... Наверное, мне надо тоже в какую-нибудь соцстрану поехать». Пошла я в военкомат, решила. Тут у нас операционная сестра вернулась из Германии - вся такая в париках, туфли не туфли у нее, каждый день разные наряды, а у нас тут ничего не было. В общем, я пришла туда, а меня уболтали поехать в Афганистан. Я говорю: «Я в соцстрану хочу», а мне: «Зачем [именно] в соцстрану?», я: «Хочу как люди пожить». Они мне: «Афганистан - там бесплатный проезд, бесплатное питание, в отпуск поедете бесплатно» и все прочее. Я, конечно, была в ужасе. У меня сестра жила на улице Дружбы в г. Перми, недалеко от военкомата. .. Я выхожу, иду дорогой, думаю, пришла к сестре, а мама уже болела, лежала. Я говорю [сестре]: «Ты знаешь, мне в Афганистан сказали ехать», она: «Так и поезжай», я: «А мама?», она: «За мамой я присмотрю, тебе надо жизнь устраивать». Я подумала: «Если Галина меня отпускает, так чего не ехать - тогда поеду».
Меня взяли главной медсестрой инфекционного госпиталя, потом было распределение... Я никак не думала, что попаду в инфекционный госпиталь, я думала, что попаду в медсанбат, точно [придется] с кровью работать. В инфекционном госпитале - вирусный гепатит, брюшной тиф, амебиаз, малярия, глистные инвазии, и микс инфекции, когда то, другое и третье [вместе]. Я конечно, немножко разочаровалась, потому что думала, что больше пользы принесу, т. к. я работала в операционной, - ехала, не боялась. Но посмотрела, что тут тоже работать надо...
Немного вернемся назад. Собрали нас в облвоенкомате, народу было много, актовый зал полный был (может, человек 200), - кто в Чехословакию едет, кто в Венгрию, кто ГДР? В Афганистан? - я одна. Пацанов было очень много, но из женщин я одна ехала в Афганистан. Мне стало жутко: «Что я делаю? Наверное, я точно с приветом». Стали говорить, кому что надо взять. «Кто в Афганистан едет, возьмите селедку и резиновые сапоги», я до сих пор не знаю, почему надо было селедку. Потом уже у всех спрашивала... Ну, взяла селедку несколько рыбок, резиновые сапоги. А пацаны мне сзади кричат: «Автомат не забудь взять» - издеваются надо мной.
Ну и все, я полетела в Афганистан, одна в самолете. Думала, что хоть с кем-то, будет веселее... В военкомате нас предупредили: «Когда приедете... 2 руб. 83 коп. денег за такси заплатите... Только когда сядете в такси, не говорите, что туда едете, а назовите другой [пункт], который рядом находится, потому что вас будут крутить, мотать по Ташкенту, чтобы с вас больше взять денег... (Прямо до копейки сказали, сколько надо с нас денег с аэропорта. Ну все, как нам велели, как научили...) «Когда вас подвезут уже, на площади скажете, что вам на пересылку» (так, кажется, она называлась в Кабуле и в Ташкенте.
Я была там с октября 1985-го по январь 1989 гг. Я два года проработала в воинской части, а потом перешла на должность прапорщика и была в саперном полку в Чирикаре недалеко от Баграма... И вот я приехала [на пересылку в Ташкенте], одна, никого не знаю, смотрю, женщины: кто-то уже с чеками ходит, там магазин был «чекушка», можно было пойти что-то купить себе поесть, а у меня этого ничего нет. Иду, озираюсь по сторонам, в два яруса, по-моему, койки стояли. Девочки кто-то с похорон едет, кто-то из отпуска едет уже, кто-то покуривает, мы, кто новички, на них смотрим дикими глазами, спрашиваем: «Как, страшно - не страшно?» Дня три я там была, познакомилась с одной девушкой - Галкой из Саранска, потом мы с ней немножко дружили, попали в один госпиталь, - она, вообще-то музыкальный работник по домре. А поехала в Афганистан «за запахом тайги», за романтикой [то есть]. Она на пару лет моложе меня была и сказала, что «я хочу пойти на боевые». Я говорю: «У тебя нет [подходящего] образования, кто тебя возьмет». Попала она в наш госпиталь инфекционный, потом ко мне приходила.
Вначале не было места, я какое-то время поработала постовой сестрой в «вирусном гепатите», потом место освободилось, главная сестра уехала, меня поставили на это место. Я еще в «брюшном тифе» немножко поработала, там [как раз] открывали новое отделение «брюшной тиф», и я была там старшей сестрой. Потом главной была... Галка ко мне приходила, плакала: она попала в реанимацию у нас в госпитале, где надо было мыть больных, утки уносить, - и она приходила и говорила: «Переведи меня куда-нибудь, я не могу, я ни разу не видела мальчишек, как я могу их видеть голыми». И потом ее перевели буфетчицей в одно из отделений.
Я там два года отработала, потом подумала: «Что я приеду, деньги, что заработала, - ушли на подарки, ничего не осталось - съездила отдохнуть... [Спросят]: «Денег много привезла оттуда? - Ничего не привезла вообще». А там разговоры же ходят. Если я пойду на прапорщика, значит, буду военнослужащей, значит, буду получать льготы, год за три будет идти... (У нас грозились год за полтора сделать, даже кто-то документы показывал, потом это изъяли и как будто ничего этого не было.) Значит, я решила пойти... Приезжают начмеды к нам забирать выписанных больных, а это через меня проходило: я их выдавала, водила... Я спрашиваю: «У вас нет должности прапорщика-медика?» Один, майор, медик говорит: «Есть у нас, в Чири-карском саперном полку». Недалеко от нас был Чирикар, саперный полк, когда сказала своим, они: «Ты ненормальная, что ли, там самые боевые действия идут, а ты туда лезешь!» Но мне как-то было уже все равно, если честно, думаю: «Ехать [домой]... (Мама еще болела, но была жива, сестра за ней ухаживала.) - квартиры у меня нету, ничего у меня нету, самой уже 31 год. Была не была - поеду туда». Меня этот начмед взял в саперный полк, свозил к командиру, он на меня посмотрел, мои характеристики прочитал и дал добро, что меня возьмут. Меня взяли, и год и три месяца я в саперном полку проработала, ходила на боевые. В общем, у нас там тоже было много всяких разных приключений. Но я увидела, что девчонки на шашлыки ездили, - я на шашлыки как-то не ездила, не могу этого пережить: как это я не ездила. Но хочу сказать: у нас очень много было в госпитале женщин. Я даже Ирику как-то возмущалась, он говорит: «Я в Афгане был - ни одну женщину не встречал». Он меня даже этим обидел, я говорю: «Да ты знаешь (у меня штатное расписание было, я работала главной, могу немножко соврать, конечно), 135 где-то женщин было и только 35 мужчин». Я подумала: «Боже мой, это какой-то у нас бабий батальон!» А почему было много женщин? -потому что должности были: прачки, комендант, военторг, младший медперсонал, средний медперсонал, врачи, буфетчицы, официантки, лаборанты - это же все женщины. Врачей было, конечно, больше мужчин, чем женщин.
А как мы проводили там время, может, уже другие рассказывали... Значит, возьмем госпиталь, где было очень много женщин. Каждый вечер у нас показывали фильмы, хорошие фильмы, под открытым небом, стоял кинотеатр на улице, и мы смотрели. Телевизоры мало у кого были, я тоже, когда из отпуска приехала, привезла телевизор небольшой, но он почему-то сразу у меня сломался, я потом его там кому-то отдала. Субботники у нас были - фотографий у меня много: ветки садили, арык прорывали... Просто ветки, просто без корешков посадишь, вечером, ночью водичка бежит, потом уже расцветают, деревья такие большие вырастали очень быстро. Играли мы в бадминтон, в волейбол, были у нас политзанятия...
Обида меня берет до сих пор: так как я работала главной медсестрой, то работала в штабе, там у нас проводились политзанятия, ответственный по ним был капитан Мясников, до сих пор помню, а я у него была помощником, но я каждую неделю в определенный день (допустим, в понедельник были политзанятия) конспектировала, проводила эти политзанятия, отмечала явку... А потом стали поздравлять и - «лучше всех эта группа проводит, ответственный Мясников, и ему вручаются командирские часы, его помощнику Старковой - почетная грамота». Все - «ха-ха-ха» потому что все знали, что он вообще не присутствовал, только числился, а я это все проводила. Мне говорят: «Ну что сделаешь, для военнослужащих - командирские часы, а служащим - только почетная грамота». Потом мы проводили конкурс на лучшую медсестру, к Новому году мы шили костюмы - надо же было нас как-то увлекать, чтобы мы не бегали никуда...
Был наш госпиталь с одной стороны, с другой стороны - медсанбат, с одной стороны у нас реабилитация была, потом 345-й десантный полк, еще рембат какой-то там был, в общем, наши части стояли. Можно было, не выходя на улицу, из одной части в другую часть пройти, там лазейки были. Мы охранялись; вот я в первом госпитале работала - вирусный гепатит, вот только приехала - там можно было с улицы запросто зайти в наше отделение, такие дыры были; колючая проволока была, но я все время, когда дежурила одна, [боялась] - 240 человек на одну медсестру, в два яруса кровати; выздоравливающие ребята уходили в палатки жить, а эти вот желтые все...
Многие в Афганистане переболели вирусным гепатитом и брюшным тифом, но я сумела этого избежать Я же главной работала, мне приходилось ходить по всем этим отделениям, но меня как-то бог миловал... руки, конечно, надо мыть. Наш командир - он осетин был, крепкий такой, грубый, мог тоже и заругаться - всегда нам говорил: «Девчата, мойте фрукты кипяченой водой с мылом». У нас там мандарины были как сладости. Кормили отвратительно, гречка мне [поперек горла] стоит, не могу до сих пор на нее смотреть, с тушенкой, конечно, гречка была - одно и то же, однообразие было жуткое. Можно было в чековый магазин сходить, но жалко же было чеки... Там тушенку продавали в банках, сгущенку можно было купить.
Когда хотелось на день рождения (у меня была подруга завсто-ловой, надо было подойти, не только мне, конечно, она помогала) -как-то накрыть стол, что-то из дома привозили, допустим, копченую колбасу для разнообразия. Подруга и масла могла дать, и мы тортики делали. По-моему, две бутылки водки можно было провезти туда, или коньяка, там можно было спирт найти, мужики могли прийти - принести чего-нибудь...
Еще к нам приезжали артисты... Правда, конкретно к нам не приезжали, потому что у нас инфекционный госпиталь, в медсанбат приезжали, но нам говорили, что «артист приезжает - приходите». Как-то надо было веселиться, развлекаться... Замуж у нас выходили, правда, не всегда удачно было, по-разному.
Сколько женщин поехали туда, чтобы их детей не забрали в Афганистан, нас ведь не спрашивали. Например, у нас была повариха -она специально туда поехала, чтобы ее сына не взяли в Афганистан. А одна женщина у нас погибла - она работала младшей медсестрой в отделении функциональной диагностики, погибла очень глупо... Тоже глупости-то были... Пришел прапорщик в соседнюю комнату и стал перезаряжать свой пистолет просто в сторонку; а наши модули-то были что - фанерные, а там женщина была, и он ей выстрелил в малый таз, случайно, он же ее не видел... У него пистолет оказался заряжен... Ее [отправили] в Кабул, в Ташкент, в Ленинград -но она умерла. А она поехала специально, чтобы сына не взяли в армию. Там и постарше были люди, предпенсионного возраста, в общем, кто как, кому, видимо, терять было нечего, поехали.
Когда я выезжала на боевые, была фельдшером медпункта, вела прием больных, приходило местное население в определенные дни; позвонят с КПП - все это с разрешения - и говорят: «Пришли женщины с детьми, старики, надо выйти принять». Мы выходим на КПП, в присутствии военнослужащих, принимаем. А женщин надо принимать только женщинам, мужики-фельдшеры не могут, поэтому нас, женщин, отправляют. Вопросы были всякие разные, кто-то придет -катаракты, все глаза уже белком [затянуты], а они говорят: «Глаза плохо видят», глазные капли им закапаешь - «все, иди». С нами таджик сидит, он им переводит. Потом другой придет, снимок принесет -там перелом, а что я, фельдшер, медсестра, могу сделать - это надо лечить в госпитале. Что-то скажем, мол, «в госпитале лечитесь», они так же сидят и ждут. Другой пришел ко мне и говорит: «У меня много жен, а я один, и сил у меня не хватает, помоги мне, чтобы я смог». Были ведь какие-то таблетки, я сейчас забыла, как они называются, на букву «эс», я ему две таблеточки отрезала, дала... Вот так вот лечили. У кого-то ухо - «не слышу», а как я могу ему восстановить слух-то! Тоже в уши закапаю, ватку вставлю - и иди... Детки там болели, и инвалиды были, притащат на руках их...
Потом я с агитотрядом выезжала, не на БТР, а на БМП - маленькая машина пехоты, я все время стукалась своими коленками, у меня же высокий рост; как начинаю садиться - или задом должна стукнуться, или коленкой, так уж лучше коленкой, все коленки себе посбиваю, пока [едем].
Ездили раздавали там все, детям - портфели, какие-то книги, какие-то продукты питания - это агитотряд едет, а я как медик с ними еду, и нас предупредили, что «[если] душманы - быстро оттуда уезжайте». [Как-то раз такое было] - уехали, спаслись. Очень опасно было ездить по дорогам, лучше, конечно, не высовываться; наш саперный полк очень обстреливали, конечно, в инфекционном госпитале было проще - [поблизости от нас] боевых действий не велось, а в сапер-ном-то полку - велось, поэтому нас обстреливали часто. Но было у нас небольшое бомбоубежище недалеко от медпункта, женщины там прятались. Ребята где-то в казармах, и тут обстрел, мы сидим смотрим -тащат кого-то, ну, что делать, все сидят, а мы пошли в медпункт, надо же оказывать помощь. Он лежит на носилках у нас на полу, мы возле него капельницу ставим, вокруг взрывают, мы тут же рядышком с ним ложимся...
Какие у нас были еще случаи... Я служила в саперном полку и была на дежурстве, а у нас как раз были политзанятия, и все ушли туда, а врач, которого я сменила, ушел спать после ночного дежурства. И вот я сижу одна, никого больше нет - офицеры все на политзанятиях сидят. Звонят, я беру трубку, говорят: «Сейчас привезут вам тяжелого больного». Я думаю: «Откуда тяжелый, вроде, не на боевых мы здесь». Говорю: «Хорошо», а потом думаю: «Ничего не спросила, но пошутить же так пацаны не могли. Что делать, врачей никого нету». Дневальному говорю: «Ну-ка беги за врачом (который спать лег), пусть он бежит сюда». Но долго никого не везли, я думаю: «Неужели пошутили, а я зря мужика подняла». Он пришел, правда, не сердился, хорошие ребята там были - лейтенанты молодые... Потом и правда привезли. Где-то они там сидели, а делать же нечего, оружие у всех в руках... Один на башне стоял на танке, другой ему стрельнул в попу, малый таз ему повредили. Хорошо, у нас парни-фельдшера были уже готовы, сразу капельницу воткнули, надо сразу везти в госпиталь, в медсанбат, надо все срочно это, быстро делать. Ну вот, [погрузили] на БТР и повезли туда. Там же мусорки всякие разные были, пацаны там копались, им надо было обязательно себе сделать кулончик, туда вставить свою записку, при этом порох нужно оттуда высыпать, из патрона, и они, бывало, их пилили, чтобы раскрыть, а если искра попадает, они взрываются, и лицо посечет у них... И вот они по мусорке ходили... Никто не звонил на этот раз - тащат парня, кисти руки нет, отвалилась. Им нужно было не на боевые ездить, им нужно было пострадать. А так с боевых, конечно, очень много привозили ребят, у нас в медпункте они лежали [до утра], потому что ночью ехать страшно.
И был такой случай: офицер пошел девушке показывать на стрельбище, видимо, как стрелять. Пистолет поставил, говорит: «Вот так держи», но она почему-то повернулась и выстрелила в него, и убила. Случайно убила. Потом она к нам приходит в госпиталь, я говорю: «А что вы из той части к нам перешли?», - я без задней мысли... она говорит: «Вы слышали - женщина застрелила офицера? Это я». Челюсть отвисла, ну, сижу молчу, потому что ее или судить, или что, или на боевые списать... Вот такие случаи были... Просто человеческая глупость. Трое тормозной жидкости напились, двое сразу умерли, одного до госпиталя довезли... Он вынес почку, и она рассыпалась, как глина...
В феврале месяце мы уже загорали там, было тепло, ветер дует, допустим, «афганец», но можно спрятаться - и загораешь. Раньше всегда говорили: две радости в Афганистане - письмо и баня. Очень всегда любили, когда почтовая машина приходила, все бежали; кому-то по несколько писем приходило в день, кому-то не писали... А баня была... Когда дул «афганец», и ты весь в пыли был, песок на губах, на зубах, а в баню сходишь - такое счастье. Там не каждый день был душ, мы, конечно, старались, кто хотел, тот находил [возможность] помыться.
Надо было как-то развлекаться. Бывало, что уходили, по соседним полкам разбредемся, а потом... Бывало, что за 24 часа оттуда в Россию отправляли, - тогда мы говорили «в Союз», правда, при мне такого не было, - тех, кто плохо себя вел.
Я летела из отпуска домой на «Черном тюльпане». Обстреливали наш аэродром, а я в отпуск поехала, мне же надо было срочно улететь, что я буду там задерживаться-то. И меня по знакомству посадили в этот самолет. Обстреляли «Черный тюльпан», чтобы был продырявлен фюзеляж, и этот самолет руководитель полетов не отправлял. Знакомый говорит: «Возьмите женщину», они: «Да как мы ее возьмем, у нас продырявлен фюзеляж, мы не знаем, как машина поведет себя в воздухе». Мне даже потом и неудобно было: - «Смотрите, как вас отправляют: на “Черном тюльпане”, с гробами», - а мне так хотелось домой, мне уже было все равно. Было четыре гроба, четверо сопровождающих, и я с ними. Один из них был раненый. Обещали, что мы в Ташкент прилетим, но мы в Фергану прилетели, ночью, я там одному говорю: «Пожалуйста, не бросайте меня, куда идти - ничего не знаю». Они, как только приехали туда, начали пить, эти мужики, так я думаю: «Лучше мне от них подальше».
Мы уходили как-то некрасиво, вроде говорят, что мы там благородное дело делали, и сейчас вспоминают лучше, чем американцев, но уходил наш самолет в темное время суток, без опознавательных знаков, надели на нас парашюты - «Так, а за что дернуть-то?» - и сказали: «За что надо будет - дернешь», - вот и весь инструктаж. И летели мы ночью, в темноте, и в самолете было темно, только [когда] к Ташкенту стали подлетать, границу перелетели - тогда они огни включили. Я в январе месяце уходила, последние уходили 15 февраля, основной полк - солдаты, офицеры - шли колонной с техникой, а вот женщин самолетом отправляли.
ПермГАСПИ. ВПД.
