ИГУМЕНИЯ РУФИНА (КОКОРЕВА): ДУХОВНЫЙ ВЫБОР В УСЛОВИЯХ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ И ХРИСТИАНСКОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО В ЭМИГРАЦИИ
М. И. Дегтярева
Аннотация. Имя игумении Руфины (Кокоревой) хорошо известно за границей. Настоятельница Чердынского Иоанно-Богословского монастыря, игумения Руфина (Кокорева) в годы Гражданской войны проделала вместе с отступавшей Белой армией огромный путь от Урала до Шанхая. Ее безукоризненное служение в Китае – основанная ей обитель в честь Владимирской иконы Божией Матери, сотни подобранных и воспитанных ей и ее сестрами русских и китайских детей, – было лучшим христианским свидетельством перед лицом мира и в значительной мере определило для интеллигенции в изгнании возможность «церковного возвращения».
Ключевые слова: Гражданская война; игумения Руфина (Кокорева); женское монашество; чердынский Иоанно-Богословский монастырь; милосердное служение; «церковное возвращение» интеллигенции.
Имя игумении Руфины (Кокоревой) хорошо известно не одному поколению верующих – православных людей за границей. На Родине оно почти забыто. Ее история ценна и как пример личного христианского возрастания, и особенно – в контексте дискуссии о монашестве и монастырях, развернувшейся на Поместном соборе Православной Российской Церкви 1917–1918 гг.
Полных биографических трудов, посвященных матушке Руфине, в России нет. Основные «вехи» ее жизни и исповеднического пути в период Гражданской войны и в эмиграции известны благодаря краткому жизнеописанию, составленному монахиней Таисией, собиравшей сведения о русских игумениях XVIII – нач. XX вв. [1], и небольшой работе пермского исследователя В. Вяткина [2]. Из доступных источников важным дополнением являются воспоминания о великой матушке ее современников и сестер основанной ей обители, изданные в виде периодического издания русской эмигрантской диаспоры «Светоч любви» [3; 4; 5] и несколько лет назад предоставленные потомками эмигрантов из Австралии епархиальному Отделу истории и канонизации.
Будущая игумения Руфина, – до принятия монашеского пострига – Ольга Андреевна Кокорева, родилась в семье пермского купца Андрея Тимофеевича Кокорева 27 июня 1872 г. Семейство было верующим, и Ольгу с детских лет воспитывали, как полагается, в согласии с учением Православной Церкви. Однако полной неожиданностью для ее родителей было возникшее у дочери в ранние годы стремление к монашескому образу жизни. С восьмилетнего возраста она нередко уходила из дома к «полунощнице» [1] в Успенский женский монастырь, и после неудачных попыток удержать ее родители наконец смирились с ее уходом в обитель. Родные рассматривали ее пребывание среди сестер как временное, даже подыскивали жениха; Ольгу же эти разговоры расстраивали, и через семь лет ей представилась возможность несколько отдалиться от попечения родственников. Гостившая в Перми игумения Ангелина из Соликамского Свято-Предтеченского монастыря упросила матушку настоятельницу отпустить ее с собой в качестве помощницы.
В первые годы после удаления от мира Ольгу привлекало строгое, аскетическое монашество. Любимыми ее святыми были преподобные Зосима и Савватий Соловецкие, духовного совета она искала у валаамских старцев.
Был в ее жизни момент, когда по примеру древних подвижников, избегая славы и похвалы, – ее юный возраст привлекал к ней общее внимание, – она вынужденно покинула свой монастырь и перебралась в Москву, где ее никто не знал. И все же в Москве она не осталась, чувствуя, что духовно только расстроилась от перемены места. С этого времени ее отношение к монашеству изменилось: воодушевление, способное воздвигнуть новоначальных на «подвиг» не по силам и затем повергнуть в уныние, отступило перед сознанием того, что истинное монашество смиренно, и восхождение по лестнице христианских добродетелей требует терпения.
После возвращения инокини Ольги на Урал определяющей в ее судьбе оказалась встреча с известным духовником – старцем архимандритом Арефой, посоветовавшим ей держаться не столько строгой аскезы, сколько служения Богу через оказание помощи ближним. В качестве уединенного места, которое она все искала, архимандрит Арефа указал ей Верхотурский Покровский монастырь. Там при игумении Таисии Ольга проходила «послушания» на клиросе, в иконописной мастерской, а затем несла послушание благочинной [2] .
В 1911 г. инокиня Ольга (Кокорева) была пострижена в монашество с наречением имени Руфина и по благословению Преосвященнейшего Палладия, епископа Пермского и Соликамского, решением Синода возведена в сан игумении с последующим переводом в г. Чердынь Пермской губернии для восстановления закрытого при Екатерине II некогда мужского Иоанно-Богословского монастыря.
Старинная чердынская обитель возрождалась великими трудами. Для того чтобы восстановить полуразрушенный храм и выстроить два келейных корпуса, матушке и сестрам несколько лет пришлось жить буквально впроголодь. При этом матушка старалась следовать наставлению, которое, по воспоминаниям игумена Серафима (Кузнецова), дал ей Владыка Палладий перед ее отъездом в Чердынь: «Необходимо иметь во всем рассуждение и не налагать на сестер неудобоносимые дела и правила, но нужно узаконить посильное и уже требовать настойчиво неуклонного исполнения» [3. С. 23]. Постепенно они обзавелись собственным хозяйством, и игумения Руфина разделяла физические послушания со всеми остальными. Годы спустя протопресвитер Рождественский отмечал в своих воспоминаниях о ней: «Твердый дух в слабом теле, укрепляемый верой, давал ей силы прямо к непосильному труду» [3. С. 26]. Сестры ее обители отмечали ее «крайнюю доброту и сострадание к людям» [3. С. 58], «искреннее сочувствие, внимание и порыв к немедленной помощи во всякой беде и нужде» [3. С. 59]. Ближайшая помощница и преемница матушки Руфины – будущая игумения Ариадна, поступившая сиротой в обитель свидетельствовала: «Чуткость ее к чужому горю была беспредельна» [5. С. 3]. При таком складе матушки Руфины нетрудно представить, кто нес основную нагрузку в трудные для монастыря годы его обустройства.
В период Первой мировой войны игумения Руфина (Кокорева) создала при монастыре прибежище для детей, потерявших родителей в военное время. Учреждение носило официальное название: «Детский Приют Имени Дома Романовых» с посвящением: «...памяти боярина Михаила Никитича Романова, сосланного в 1601 г. в Ныробскую волость, в с. Чердынь, и принявшего здесь мученическую кончину». Шефство над ним взяла на себя Великая княжна Татьяна Николаевна. К 1917 г. на попечении обители было уже 75 воспитанников.
Деятельная часть монашеского служения игумении Руфины совпала с возобладавшим на Поместном соборе Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. мнением о предпочтительном для женского монашества духовном поприще – оказании милосердной помощи нуждающимся. Дискуссия о том, каким быть монашеству: созерцательным, в традиции русского «паламизма» преподобного Сергия Радонежского, или по преимуществу – деятельным, развернулась на третьей сессии Поместного собора. Церкви удалось «примирить» позиции сторон, исходя из представления о самой женской природе, которой присущи отзывчивость, мягкость и сострадание. Подобный взгляд на женское монашество вполне разделяли двое известных подвижников Русской Православной Церкви XIX – нач. XX вв. – оптинский старец Амвросий (Гренков) и кронштадтский пастырь – Иоанн (Сергиев) [3] , имевших огромный опыт духовного попечения о монашествующих и монастырях. В наставлениях старцев их общей воспитаннице – игумении Леснинского монастыря Екатерине (Евфимовской), – этот взгляд был выражен в афористической формуле: «Побольше дела, поменьше самолюбия» [4] .
Леснинский монастырь в Холмском крае и возникшие со временем в качестве его своеобразных «ответвлений» обители в Краснотоке, Теолине, Радечнице, Зодуленци, Кореце, среди которых наибольшую известность приобрел Вировский женский монастырь, явили удивительные примеры христианской жертвенности. Достаточно отметить, что к 1914-му году в Лесненском монастыре, куда на праздники стекалось до 30 000 богомольцев и где жило около 500 сестер, было принято на воспитание 700 детей, устроены детские школы и ясли – явление непривычное в ту пору для России; действовала больница и при ней собственная операционная, а также богадельня для одиноких стариков. А в Вирове воспитанница игумении Екатерины (Евфимовской) – матушка Анна (Потто) давала приют всем одиноким и нуждающимся, независимо от вероисповедания, устраивая в собственной келье больных туберкулезом и истощенных детей и стариков. Именно это направление церковно-общественной деятельности избрала игумения Руфина.
Во время Первой мировой войны матушка Руфина выезжала в Москву – поучиться тому, как поставлено воспитание детей в Марфо-Мариинской обители. Ей довелось познакомиться с Великой Княгиней Елизаветой Федоровной, оказавшей ей радушный прием.
К 1917 г. игумения Руфина имела немалый опыт служения и достигла той внутренней душевной и духовной зрелости, которая позволила ей не потерять самообладания, когда в одночасье рухнуло все, что с таким трудом создавалось.
После Октябрьской революции Иоанно-Богословский монастырь постигла участь сотен других обителей. В него часто наведывались непрошеные «гости»: обыски, реквизиции, ограбление… В условиях Гражданской войны личный выбор игумении Руфины был выбором, прежде всего, христианским. Практически это выражалось в готовности служить другим до самопожертвования. Так, например, защищая сестер от тягостного общения, матушка сама вела переговоры с комиссарами, держась при этом просто и с достоинством. Ее ровность обезоруживала даже самых дерзких, ее высокий авторитет у жителей города служил защитой ей самой и монахиням Иоанно-Богословского монастыря. В те дни, когда обыватели без веских причин не решались выходить на улицы, игумения Руфина являлась к новым властям ходатайствовать за арестованных. Ее нередко видели и в разъездах по городу: с наступлением голода она навещала бывших благотворителей, оказавшихся в нужде, старых прихожан, отлучившихся сестер, развозя на себе под складками монашеского облачения, муку, сахар и масло.
Когда же белым удалось на время освободить Чердынь, всему отряду были выданы приобретенные на средства монастыря валенки и меховые шапки. «Нигде нас так не встречали», – говорили солдаты добровольческой армии.
После приказа о незамедлительной эвакуации, белым с трудом удалось уговорить игумению Руфину ехать с ними. Из Перми она еще пыталась вернуться, но уже второй строгий приказ заставил ее вместе с сестрами двигаться за отступающей Белой армией. Путешествие было не из легких. Все то, что позднее легло на страницы произведений М. Булгакова и Г. Газданова, – вагоны с мерцающим под самым потолком слабым светом, битком набитые солдатами и беженцами, грязь, тиф, – месяцы напролет окружало матушку Руфину и ее спутниц. К этому добавились голод и истощение от постоянного недосыпания и холода. Пробираясь дальше на восток, монахини не могли даже рассчитывать на отдых и восстановление сил на новом месте. На хлеб можно было заработать только тяжелым физическим трудом. На долгое время «кельей» для матушки и ее сестер стала теплушка Тобольского полка. После небольшой передышки в Ново-Николаевске, где матушка Руфина попыталась возобновить общину с детским приютом, их ждало отступление в Читу, а оттуда во Владивосток.
Между тем, небольшие сбережения были на исходе. В феврале 1920-го, ожидая сестер, отставших в пути во время эпидемии, игумения Руфина смогла купить на последние деньги лишь каравай хлеба. Во Владивостоке она была уже настолько слаба, что, оставляя работу – полоскание белья в проруби, – ложилась иногда прямо на лед, давая себе хоть немного отдыха. Следствием, стали тяжелые болезни, не покидавшие ее уже до конца дней.
После долгих странствований, в июне 1923 г. игумения Руфина прибыла в Харбин. В этот момент она была больна и находилась в состоянии крайнего истощения. В августе 1924 г. Высокопреосвященнейший Мефодий, митрополит Харбинский, по ее ходатайству утвердил обитель во имя Тихвинской иконы Божией Матери. Однако после явного чуда – обновления прямо на руках у матушки в момент кризиса ее болезни старинной Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, – Харбинская обитель была переименована во Владимирский женский монастырь.
Едва поправившись, игумения Руфина открыла при обители детский приют, на этот раз в честь св. равноапостольной княгини Ольги и в память об Ее Императорском Величестве Великой Княгине Ольге Николаевне. Матушка принимала на попечение монастыря русских и китайских девочек-сирот и детей из малообеспеченных семей эмигрантов. За годы существования приюта сестры воспитали 600 детей.
Воспитанников приюта старались поставить на ноги, дать им основы образования и практические навыки – учили рукоделию и ремеслам. Обучение и духовное воспитание были нераздельно связаны. Закон Божий преподавался в качестве обязательной дисциплины. Немалое внимание уделялось русскому языку и литературе [5] .
Многочисленные случаи исцелений от Владимирской иконы и безукоризненное служение русских монахинь привлекали в обитель не только русских эмигрантов, но и китайцев, принимавших крещение. Это было лучшим христианским свидетельством перед лицом мира и в значительной мере определило для интеллигенции в изгнании возможность «церковного возвращения».
Ценные воспоминания о «праздниках сплоченного народа», притекавшего сюда со всех концов города, оставил священник Кирилл Зайцев: «Всенощная, поздно начинающаяся и еще удлиненная чтением акафиста, заканчивающаяся уже ближе к полуночи. Перерыв, заполненный исповедью молящихся – и “без расхода” литургия, в которой подлинно “участвовала” вся толпа молящихся, т. к. почти вся она подходила к чаше, приобщаясь Св. Тайн. И кого тут только не было! Рядом с искони богомольной старицею, привычной молельщицею, истово и уверенно-скромно подымавшей подвиг всенощного молитвенного бодрствования, – юница из церковного молодняка, еще только тянущаяся к Богу и напрягающая все свои хрупкие силы, чтобы выстоять службу…Рядом с уравновешенным почвенным церковником – новообращенный интеллигент, церковный “возвращенец”, ощущающий себя как бы в катакомбах и экзальтированно воспринимающий все кругом него происходящее…Все молятся… и как молятся! Действительно, что-то от первохристианства витает в храме. Братьями и сестрами во Христе ощущают себя молящиеся, едиными усты, единым сердцем устремленные к Богу. При позднейших встречах кажутся знакомыми люди, один раз лишь замеченные на совместном ночном молении – и не просто знакомыми, но близкими и чем-то родными… Моментами казалось – не выстоишь! Велик был соблазн поддаться усталости… сдаться… Но стоило себя пересилить, как все внезапно и как-то незаметно менялось. Дух побеждал плоть, и она послушливо несла бремя, только что казавшееся непереносимым. В душе рождался покой; тишина неизъяснимая воцарялась во всем существе…» [4. С. 83–85].
Уже после кончины матушки о ней тепло вспоминали высокопоставленные иерархи и простые люди. Особенно впечатляют свидетельства об ее участии в судьбах представителей интеллигенции. Так, один из прихожан Владимирской общины И. В. Лавошкников отмечал: «…сердце ее обливалось кровью, когда она видела беспросветную нужду русской интеллигенции, которая особенно тяжко пострадала от советовластия на родине, а здесь, в Харбине, занимаясь тяжелым педагогическим или конторским трудом, или почти ничего не получала в оплату своего труда, или получала столько, что жила впроголодь. И вот, матушка игумения Руфина <…> никогда не допускала, чтобы такие люди погибли. Кого только не было видно в ее тесной приемной: и бывшие видные военные, и гражданские администраторы, педагоги, юристы, общественные деятели. Обладая особым свойством заглянуть глубоко в душу человеческую, <…> игумения Руфина сама, без всяких просьб, ощущала критические моменты в жизни своих знакомых и посетителей, и помощь приходила так неожиданно, и человеческое достоинство их нисколько не унижалось» [3. С. 46]. В другом месте тот же человек отмечал: «Никакое перо не в состоянии описать, сколько слез здесь было пролито, сколько жизней сохранено от тяжкого греха самоубийства и сколько вырвано из темного омута порочной жизни “Дальневосточного Вавилона”, как называют Шанхай» [3. С. 45].
Еще в 1927 г. матушка задумала перевезти монастырь в США, однако при ее жизни плану этому не суждено было исполниться, лишь позднее монастырь был перевезен в Шанхай, перейдя под окормление епископа Иоанна (Максимовича) [6] .
Какими бы ни оказывались внешние обстоятельства: в нищете и в относительном благополучии, игумения Руфина сохраняла монашеские обеты, не переставая молиться о Родине, поминая живых и усопших, оставшихся в СССР и обреченных, как она, на бесприютное существование на чужбине.
Наступил 1937 год. Из России доходили самые неутешительные известия. Земная жизнь матушки Руфины закончилась 15 августа, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, после принятия Святых Христовых Тайн. Упокоена она была в Шанхае, на кладбище Лю-Ка-вей.
Судя по воспоминаниям людей, хорошо ее знавших, игумения Руфина (Кокорева), как и ее более известные современницы – Великая княгиня Елизавета Федоровна, матушка Екатерина (Евфимовская), игумения Анна (Потто), стала воплощением того особого женского типа «порубежья», которому был присущ подлинный внутренний аристократизм, распространявшийся на всех и вся. Великодушие и скромность, уважение к человеческой личности и сострадание были выражением его сути и исключали в отношениях внутри монастыря и в общении с мирянами подавление и неоправданные строгости всякого рода.
Своим сестрам она оставила краткое духовное наставление: «Живите в мире, любви и согласии. Любите больше всего Бога и отдайте Ему свою душу и сердце» [5. С. 24].
В наши дни опыт христианского служения и образ игумении Руфины являются свидетельством того, что тяжелые испытания не властны над человеком, достигшим духовной зрелости; пребывая в состоянии мира, покрывая многое любовью, он способен к созиданию даже тогда, когда вокруг него господствует хаос Гражданской войны и трагедия всеобщего разделения. Раздробленности общественной, разрушению личности во вражде она противопоставила обретение первозданной цельности человека как образа Божия, возможной в таинствах Церкви, в синергии – через богообщение и соединение со Христом.
Список источников и литературы:
1. Игумения Руфина. Русское Православное женское монашество XVIII–XX вв. / сост. монахиня Таисия. Изд-е Троице-Сергиевой Лавры. 1992. (Печатается по: Russian Orthodox Womens’ Monastcism of the 18–20 Centuries by Nun Taisia. Издание Свято-Троицкого монастыря. Джоджанвилль. H. I. США. 1985.)
2. Вяткин В. Путем совершенной любви. От Перми до Шанхая. Светлой памяти игумении Руфины (Кокоревой). – Пермь: Изд-е Перм. епархиального управления, 2000.
3. «Светоч Любви»: Однодневный сборник, посвященный светлой памяти Всечестной Игумении Руфины. – Харбин, август 6 года Кан-дэ (1939).
4. «Светоч Любви»: Однодневный сборник, посвященный светлой памяти Всечестной Игумении Руфины. – Сан-Франциско, 1949. 15/ 28 августа.
5. «Светоч Любви». – Шанхай. 1937–1941. 15/ 28 VIII.
ABBESS RUFIN (KOKOREVA): SPIRITUAL CHOICE IN THE CONDITIONS OF CIVIL WAR AND CHRISTIAN EVIDENCE IN EMIGRATION
M. I. Degtiareva
Abstract. A hegumenia Rufina (Kokoreva) is well known abroad. The Hegumenia Rufina, Mother Superior of Ioann-Bogoslovskii Monastery, made a long journey from the Urals to Shanghai together with a retreating White Army at the time of the Civil war. Her flawless ministry in China – she founded a lodging in the name of the Vladimir Icon of the God’s Mother, she sheltered and brought up hundreds of Chinese children together with her sisters – was the best Christian evidence in the face of the world and largely determined the possibility of returning to church for the intelligentsia in exile.
Keywords: Civil war; the Hegumenia Rufina (Kokoreva); nuns; Cherdyn Ioann-Bogoslavskii Monastery; compassionate service; intelligencia’s return to church.
↩1. Полунощница – самая ранняя монастырская служба, совершаемая перед Литургией и состоящая из утренних молитв, на которой обязательно присутствуют все дееспособные насельники.
↩2. Благочинный – инок, отвечающий за порядок в монастыре, за распределение послушаний.
↩3. Канонизированные в Русской Православной Церкви – святой преподобный Амвросий Оптинский и святой праведный Иоанн Кронштадтский.
↩4. См. об этом подробнее: В Православной Польше. Свято-Богородичный монастырь во имя Леснинской иконы Божией Матери. Русское Православное женское монашество XVIII–XX вв. Составила монахиня Таисия. Издание Троице-Сергиевой Лавры. 1992. (Печатается по: Russian Orthodox Womens’ Monastcism of the XVIII–XX Centuries by Nun Taisia. Издание Свято-Троицкого монастыря. Джоджанвилль. H. I. США. 1985).
↩5. Показателен один эпизод. Как-то одна малышка, бегая по парку, куда их привели в первый раз, от восторга спрашивала у старших: «Это Россия, да?»
↩6. Прославленный в лике святых Русской Православной Церковью – Святитель Иоанн Шанхайский.