Воспоминания начальника Пермской милиции и комиссара по охране г. Перми В. А. Иванченко о взятии г. Перми частями Белой армии в декабре 1918 г.
Я, Иванченко, член РКП(б), занимал пост комиссара по охране города Перми, нач[альника] городской милиции 17 апреля 1918 года. Во время наступления колчаковщины декабря 23-[го] дня 1918 года был создан Ревком. В тот же вечер были вызваны Окулов, Борондохин и я, Иванченко. [Я] явился в Ревком так, что вопросы уже были решены, при мне решался один вопрос: что все распоряжения в эту ночь будут издаваться от Ревкома; всем воинским частям (комиссарам) строго соблюдать и выполнять распоряжения. Было предложено нам, если нужно, дополнить оружие. Я получил для милиции три пульки, т. к. после этого объехал свои участки милиции, которых у меня было пять, и пять человек начальников милиции, осмотрел оружие при милиции во всех участках и также инструктировал начальников милиции, что[бы] в эту ночь слушались непосредственно моего распоряжения.
Настроение милиционеров было хорошее, на мой вопрос «в случае выступить в бой» все были готовы. После этого, приезжая в Управление, где у меня дежурил Дрокин, зав[едующий] административного отдела при милиции, [и] принимая от него дежурство, я стал наблюдать и держа[л] связь непосредственно с Ревкомом, в частности, с Окуловым. По городу уже раздавались редкие выстрелы, трудно было учесть, кто стрелял.
Часов [в] 11 ночи Ревком дал распоряжение отправить конницу – 12 человек милиции – с комендантом Губчека Сицилицыным Александром и направить их в Исправдом № 2 по Сибирскому тракту для взятия преступников и отправки их в Оханск, что мною и было выполнено. Прошло времени около часу. Мне передают телефонограмму, в которой говорится, что их обстреливает белогвардейщина и взять арестованных невозможно. На что я получил распоряжение, и отряд был снят, вернулся ко мне в Управление.
После этого распоряжения, не помню во сколько часов, было дано новое распоряжение мобилизовать всех лошадей по городу без исключения, и в советских учреждениях, запряженных в ломовые сани, и поставить их в Гостиный ряд. На что мною было выполнено через начальников милиции пяти районов, и через час я вышел проверить: был заполнен весь квартал Гостиного ряда ломовыми лошадьми. И уже утром было распоряжение послать по милиционеру на колокольню каждой церкви, поставить пост и первым долгом обрезать веревки у колоколов. Получаю телефонограмму, что все выполнено. В это время уже по городу раздавались частые выстрелы, но трудно было учесть, кто стрелял.
После этого долго не было никаких распоряжений. Я посомневался и начал звонить по телефону в Ревком, в чеку [1], но ответа не получал. Тогда я поехал сам. Приезжая в чеку, там уже никого не было, сторож мне сказал, что давно все уехали. Я когда поехал обратно в Управление, только тогда заметил, что в квартале Гостиного ряда ломовых лошадей уже не было. Я направился к комиссару Окулову, чтобы узнать, в каком положении его части и как мне поступить дальше. Дорогой мне попались едущие [на]встречу Жужгов, Марков и Стородинов, которые сообщили, что Мотовилиха уже занята. Я приезжаю в военный комиссариат, который находился в духовной семинарии, спросил комиссара Окулова. Мне сказали, что он со своими красноармейцами уехал. Но в комиссариате шлялись какие-то люди, не то красноармейцы, а может быть, белогвардейцы.
Когда вернулся к себе в Управление милиции, сделали совет с товарищами коммунистами: был[и] тов. Дрокин, Топаев и мой помощник начальника Евдокимов. Решили связаться с Мотовилихой, а Дрокина и еще других – поручили им пулеметы и отправили на Оханск. Когда получили связь из Мотовилихи, [узнали], что коммунистический отряд во главе с комиссаром Борчаниновым будут отступать за Каму, а я с милицией – как хочу.
После этого я потребовал выдавать жалование милиции, т. к. за полный месяц не было выдано, но получил сведение, [что] наши посты милиции начинают снимать, было убито несколько постовых, так как из Табора был направлен пулеметный огонь на наше Управление. Я попробовал послать трех конных в Мотовилиху убедиться точнее, но конные вернулись через несколько минут обратно и сообщили, что Мотовилиха, вплоть до полигона, занята колчаковщиной. Тогда я был вынужден выйти во двор, выстроил всех милиционеров как из Управления, а также и из пяти участков милиции, которые остались свободны, так как часть из них я отправил по своему распоряжению в гор. Оханск со всеми документами, с вещественными доказательствами.
Часть оставшая[ся] из них по моему приказу явились в милицию, здесь я разбил [их] на два отряда. Один отряд должен [был] выступить в боевом порядке по Торговой улице и следовать на станцию Пермь вторую, и второй отряд должен [был] идти по Петропавловской улице и следовать по тому же направлению, [на] станцию Пермь II-ю. Во время выстраивания [2] [я сказал] товарищам милиционерам, что, «товарищи, я мужик, принять команду над вами не могу, так как необходимо человека, который проходил военную службу», и, взяв винтовку, стал первый в ряды милиционеров и предложил товарища коммуниста моего помощника Евдокимова, чтобы он командовал нашим отрядом, так как он – опытный прапорщик германской войны, и мы выступили под встречным огнем колчаковщины.
По всем улицам был перекрестный пулеметный огонь. Пройдя с трудом до ст. Пермь II-я, мы думали там погрузиться, но там была полная неурядица, раненых то заносили в вагоны, то выносили обратно. Снаряды из нашей артиллерийской команды начали засыпать ст. Пермь II-ю, тогда мы вынуждены были свернуть под мост железной дороги по снегу и по собачьей дорожке выходить на Казанский тракт, что нам и удалось. Пройдя лесом, вышли в Верхние Муллы, где Окулов и Барандохин во главе с Белобородовым со своими отборными ротами выступили из Муллов. Нам не пришлось отдохнуть, это было поздно вечером 24 декабря, и мы стали следовать вместе. Здесь еще было мне приветствование от воинских частей, что: «Молодец, Иванченко, вывел свою милицию!»
Не помню, что прошли деревни три, а также не помню, в какой деревне остановились, где был создан военный совет. Я был приглашен на этот совет, экстренно созданный, допрашивал [командиров] воинских частей, кто и по какому приказу эвакуировался из Перми. Отвечал начальник каждый своего отряда. Я, Иванченко, помню, некоторые командиры отвечали: «по приказу Окулова», некоторые говорили: «по своему усмотрению». Я, Иванченко, в свою очередь, сказал: «Я выходил последним, и ни от кого никакого приказа не получал, по своему усмотрению. Но по приказу Ревкома постовых с колокольни не снял, безусловно, они там погибли, так как приказ этот я нарушить не мог и возлагаю вину на Ревком». Во время военного совета в деревне было немало роптаний на тов. Окулова, а главное, у меня. Когда Окуловский отряд ехал по Казанскому тракту, то эвакуированных разгоняли в сторону, сами спешили проехать вперед, а эвакуированные оставались позади.
После заседания военного совета все двинулись по направлению в город Оханск. По приезде в Оханск по распоряжению Ревкома я сдал пешую и конную милицию в отряд товарища Борондохина, а меня направили с ценностями горисполкома в город Вятку, где я с делопроизводителем товарищем Топаевым сдавал все свои дела, как Управления, так и пяти участков милиции. Сдача происходила около полутора месяцев, отсчитался во время [3] в точности.
Был командирован Вятским губкомом на фронт в особую комиссию резидентом 29-[й] и 30-[й] дивизий, где и проработал до самого прихода в город Пермь, т. е. в 1919 года июня 30-[го] дня, где и работаю по настоящее время.
ПермГАСПИ. Ф. 90. Оп. 2И. Д. 10. Л. 20–22. Подлинник. Машинопись.
↩1. Так в документе.
↩2. Так в документе, вероятно: «построения».
↩3. Так в документе, вероятно: «построения».