В. Ф. Гладышев
Пермское общество краеведения
ЖИЗНЬ КАК ИСКЛЮЧЕНИЕ ИЗ ПРАВИЛ
Аннотация. Вводятся в оборот неизвестные и малоизвестные документы, посвященные легендарному разведчику, Герою Советского Союза Н. И. Кузнецову, его работе в Коми-Пермяцком округе. Критическому анализу подвергнут ряд краеведческих изданий. Сделана попытка объективного взгляда на личность героя, человека своего времени.
Ключевые слова. Разведчик, комсомол, коллективизация, характер, языки, национальная интеллигенция и национализм, память.
| «Как только начнется война, будет восстание», – докладывал будущий легендарный разведчик… в 1932 году, находясь в коми-пермяцких лесах. |
При всем интересе к личности Николая Кузнецова, возникшем в советские годы, мешала страшная засекреченность вокруг его фигуры. Написать что-то новое, свежее на эту тему было архитрудно. В большинстве книг, очерков, посвященных подвигам Кузнецова, начало его биографии описывается крайне скупо. Как правило, даже не упоминаются драматические коллизии в жизни молодого человека – исключение из комсомола, аресты, две судимости, неудачный брак. Примечательно, что, обращаясь к работе Никанора (тогда еще не Николая) Кузнецова в Кудымкаре, советские биографы называли его разведчиком только в переносном смысле: «разведчик лесных недр». Многие и не догадывались, что карьера его как разведчика в прямом смысле слова начиналась именно в начале 1930-х, именно в глухой, лесистой Парме [1].
Судьба Николая Кузнецова всегда будет притягивать наше внимание, поражать воображение молодежи. Но судьба – это не только его военные подвиги и героическая гибель. Не менее интересны и поучительны дела его молодости, около четырех лет которой прошло в Коми-Пермяцком крае. Как выяснилось, Николай Кузнецов оставил нам автографы не только на планшетах, под лесными визирами, но и под своими первыми донесениями в ОГПУ. Не замечать, не изучать источники, рассекреченные только недавно, нельзя.
О том, насколько все сложно было в то время, как нелегко пришлось молодому человеку, только начинающему жить, мечтающему о подвигах, – можно составить представление по делу, сохранившемуся в одном из пермских архивов, ПермГАСПИ (быв. партархив). Здесь и далее мною будут цитироваться документы из данного фонда [2].
Здесь несколько документов. Это «Заявление» в ОГПУ гр-на Кузнецова Николая Ивановича, проживающего в г. Кудымкоре (так писали тогда название коми-пермяцкой столицы), на ул. Пермяцкая, 7. Датировано 1 сентября 1932 г. Это протоколы его допроса, проведенного 5 декабря 1933 года начальником 2-го отделения ОГПУ по Уралу Солодиловым. Это допросы «заговорщиков», арестованных жителей округа. И, наконец, это обвинительное заключение по делу «контрреволюционной националистической повстанческой организации в Коми-Пермяцком округе».
ТАК РОЖДАЮТСЯ «ЛЫГЕНДЫ»
Надо сказать, к обширному списку советской «житийной» литературы о Н. И. Кузнецове прибавляются издания, вышедшие уже в новом тысячелетии. Назовем здесь увесистый том «Агент», написанный бывшим сотрудником спецслужб В. Л. Вирченко. К сожалению, о кудымкарском периоде жизни будущего героя автор мало что добавляет, в основном он повторяет изыскания коми-пермяцких краеведов, сопровождая некоторые из событий ироничными комментариями [3].
Действительно, стараниями местных краеведов собраны достаточно подробные сведения о том, как работал молодой таксатор леса, комсомолец Никанор Кузнецов (имя, данное при рождении, ему не нравилось, и в Кудымкаре, воспользовавшись своей женитьбой, он взял новое имя – Николай). Плодотворно трудился он и на должности коньюнктуриста (была и такая), и секретаря бюро цен в Коми-Пермяцком Многопромсоюзе – до самого своего отъезда из округа в июне 1934 года.
Самым подробным исследованием данного периода жизни будущего героя называют здесь, в Кудымкаре, книгу «Так начиналась легенда» [4].
Есть смысл остановиться на этом издании подробнее. Автором обобщен большой материал, автор, сам музейный работник, краевед, много лет собирал по крупицам сведения о каждом шаге Кузнецова по коми-пермяцкой земле. Однако некоторые из этих сведений необходимо все же уточнить. Для пользы дела, чтобы меньше ходило «лыгенд», по ироничному выражению одного историка.
Чего стоит, например, история о том, как один из собеседников Николая, герой гражданской войны Павел Кашин взял живьем белого генерала Пепеляева. Этот доблестный ветеран (о подвигах которого выспрашивает Кузнецов) воевал в разведке. Сначала мы узнаем, что «в одном месте разведчики при содействии партизан разбили целый полк генерала Пепеляева, самому генералу вместе со штабом удалось скрыться». Блюхер приказал, значит, взять генерала «лучше живым». Кашин и его орлы переоделись в белогвардейскую форму и – провели лихую операцию по захвату штаба, в результате «беляку пришлось покориться судьбе». Павел Кашин, читаем мы, «захватив вместе с генералом штабные документы… благополучно добрался до своих и сдал Пепеляева лично Блюхеру… В октябре 1919 года 23-летнему красному разведчику Кашину за боевые заслуги и преданность Советской власти были вручены именные часы…»
Здесь все неточно, все – россказни, и главная небылица связана с судьбой «беляка», которого красный разведчик берет, как какого-то кутенка. К сожалению, генерал Пепеляев – тот самый Анатолий Пепеляев, Георгиевский кавалер, который в декабре 1918-го захватил Пермь – воевал после описываемой Г. Кониным «операции» еще много месяцев, продолжал борьбу и после сдачи Колчака. Пепеляев еще в 1923 году предпринял в Якутии отчаянную авантюру, поход во главе Сибирской добровольной дружины, и был разбит в ходе четырехмесячных боев. Расстрелян он был в 1938 году.
Но автор книги про это еще не знает и живописует вымышленные подвиги, заставляя восхищенно слушать эти басни своего героя Колю Кузнецова.
Не меньшей «клюквой» воспринимается рассказ другого участника гражданской войны о том, как в боях под Перекопом и Каховкой «искусно использовали коми-пермяцкий язык». Начдив Блюхер приказал перед боем, чтобы никто из командиров не говорил о принятом решении по телефону, «так как белогвардейские шпионы подслушивают разговоры». И вот один из командиров-пермяков (это сколько же их было, пермяков?) предложил говорить в таких случаях только по-пермяцки, и Блюхер одобрил предложение, «это сбило с толку всех шпионов». Что же получается, перед атакой еще языковые курсы устроили?
А Коля Кузнецов все слушает… Нет, он уже решается поддакивать, поддержать «диалог». Вот таким образом:
«– Вы, Петр Константинович, своими воспоминаниями еще раз убедили меня в том, насколько правильно я поступаю, что стремлюсь изучить немецкий язык, он может мне пригодиться в военное время…»
Странно и то, что Кузнецов в книге разговаривает с одним Кашиным, однофамильцем и однополчанином того героя, который «пленил» Пепеляева, но вдруг выясняется, что и с самим разведчиком-орденоносцем Кашиным Коля тоже встречался, произошло это в Гайнах. Почему бы, кажется, с ним самим не поговорить о тех «жареных делах»? Но это уж так, маленькие неувязочки, по сравнению с большой неправдой.
А все оттого, что стремление к документальности автор решил сочетать с ложно понятой «художественностью». Однако применяемый в книге «оживляж», все эти натяжки, суконный однообразный канцелярский язык героев (какие уж тут речевые характеристики!) только навредили исследователю. Запутался он с психологической характеристикой непосредственного начальника Кузнецова, заведующего лесоустройством, который то ли радовался толковому помощнику, то ли питал неприязнь. Развития характеров нет, а суесловия – сколько угодно. Сколь беспомощен, например, «диалог» двух начальников о Кузнецове (стр. 131): «“Есть такая струнка”, – “Не струнка, а черта”, – поправил Яков Кононович Никольского». Я уж не говорю, что текст просто плохо вычитан, немало смысловых повторов, есть разночтения. Так, однокурсник Кузнецова по учебе в Талицком лесном техникуме Леонид Остроумов получил в книге два разных отчества и т. п.
Посмотрим, как характеризует то сложное время автор. Кузнецов едет в лес, на отдаленный Шордынский участок, где, узнаем мы, живут переселенцы с Украины, Белорусии и других западных мест страны. Что это за «переселенцы», сегодня хорошо известно. Ни в чем не повинных людей срывали с родных мест и целыми семьями, насильно, отправляли на север, в необжитые края, на «спецвысылку». Итог известен: люди умирали, как мухи. Вот и в лесу перед глазами молодого таксатора и его попутчицы-фельдшера предстала ужасная картина:
«Многим семьям приходилось жить прямо в землянках. В поселке свирепствовали цинга и тиф. Рядом с мертвыми на нарах лежали умирающие и здоровые…»
И что в итоге? Автор решил сделать из Кузнецова мессию, спасителя, не иначе. Это именно он, молодой таксатор, предлагает местному начальству готовить для больных отвар из хвои. «Фельдшер обрадовалась, поддержала Николая Кузнецова:
– Это очень хорошее средство.
С ней (?) согласились все, кто был в конторе участка…»
С кем согласились – так и не понятно. С «мессией» – таксатором, который всех учит жить? Это он, Кузнецов, взял ружье и начал вести отстрел диких голубей, ворон и других птиц, понимая, «что тут без усиленного питания не обойтись». Это он, Кузнецов, убил медведя, который повадился на участок и как раз пожаловал к приезду гостя. (Медведей по ходу всего повествования Коля убивает не меньше трех штук.)
Ну, вот и создано у читателей (молодых, конечно, ничего не подозревающих) впечатление, что благодаря молодому таксатору спецпереселенцы были спасены. Устами бы автора да мед (или хвойный отвар) пить…
А еще мы узнаем, что молодая попутчица Коли заболела в той поездке тифом. Позже она вспоминает: «Как радовался Николай Кузнецов, когда я выписалась из больницы, написал длинное письмо Александру Чудинову, попросил его очень беречь меня, свою избранницу». Непонятно: чьей все же избранницей была Маша? Далее из текста узнаем, что замуж она вышла все-таки не за Кузнецова, значит…
Стремление к идеализации героя подвело автора книги. По всем статьям, как говорится. Молодой таксатор Кузнецов в коми-пермяцкий период своей жизни – форменный мессия, да и только! Мало того, что он учит поэта Степана Караваева, о ком надо писать стихи. Он советует колхознице сдавать излишки картофеля в свой колхоз, а не ездить в окружной центр. Он лихо разобрался с врагами колхозного строя (вспомним, время-то какое: коллективизация в разгаре). Все упрощено, примитивизировано донельзя.
Все закладывалось уже тогда… Есть любопытная фотография того периода: Кузнецов в плаще, перетянутый ремнем, в форменной фуражке, с полевой сумкой. Надпись сделал по-немецки (!): «Июль 1931 г. В память о работе в Кудымкаре».
Один снимок послал маме, в Свердловск, другой подарил другу Борису Николаеву, своему знакомому, который согласился быть его живой мишенью. Но об этом ниже…
«Я НЕМЕДЛЕННО СООБЩИЛ ОБ ЭТОМ»
Контакты с подозрительными лицами, допускавшими антисоветские высказывания, начались у Коли Кузнецова летом 1932 года. «Я немедленно сообщил об этом», – подчеркнет он, явившись в ОГПУ в Кудымкаре. Пока – в качестве свидетеля.
О себе Кузнецов Николай Иванович, 1911 г. р., сообщает следующие данные:
…Сын крестьянина-середняка, проживает в г. Кудымкар Уралобласти, статистик Многопромсоюза, холост, неимущий, окончил 3 курса Талицкого лесного техникума, б/парт, сочувствует Соввласти, судился по ст. 109 ст. УК (злоупотребление властью. – Авт.), осужден на 1 год принудработ, у белых не служил.
Из «Заявления», направленного молодым специалистом в Коми-Пермяцкий окротдел ОГПУ, мы узнаем о поразительных делах. Даже не подумаешь, что события, о которых идет речь, происходят в отдаленном крае, в тихом лесном углу.
«Настоящим заявляю, что осенью 1932 года зав. Юсьвинским РЛХ (райлесхозом. – Авт.) ВОГУЛКИН Николай Константинович, приехав на совещание лесоводов при ОКРЗУ, остановился у меня на квартире на ул. Ленина, 8 (за четыре года Кузнецов сменил несколько мест жительства. – Авт.). В свободное от совещания время после 4-х часов дня в разговоре ВОГУЛКИН Н. К. сказал, что нынче летом из Москвы приезжал в гости его родственник БАТАЛОВ Сергей Тихонович, который много беседовал с крестьянами Юсьвинского р-на, а также с бывшими красногвардейцами (красноармейцами? – Авт.) и с ним, ВОГУЛКИНЫМ. Беседовали о том, что Советская власть, руководимая партией, линию по отношению крестьянства ведет неправильно. Крестьян раскулачивают, душат непосильными налогами, отнимают хлеб, скот и т. д.»
Напомним, те годы были не только временем первых пятилеток, создания индустриальной базы страны и т. д. С 1929 года на селе шла огульная, плохо продуманная и жестокая коллективизация, «перегибы» в которой поломали жизни многих тысяч семей. В документе, составленном молодым специалистом Н. Кузнецовым, при консультации опытного товарища из органов, все факты «подтягиваются» под основное обвинение: противодействие подозреваемых лиц (фамилии которых пишутся в документах с прописной буквы) генеральной линии партии по отношению к крестьянству.
А чтобы мало не показалось, сюда добавляется и «антипартийное» поведение. Лица, о которых сообщает сознательный гражданин (агентом «Куликом» Кузнецов стал с 10 июня того же 1932 года), не раз говорят о том, что правильной является политика Троцкого, а не Сталина. Значит, они еще и троцкисты. Подобные «заблуждения», как известно, вскоре отольются данным товарищам кровавыми слезами.
Но не забудем, что все происходит в Коми-Пермяцком округе, существовавшем в статусе автономии к тому времени менее десяти лет. Люди еще верят: если допущена очевидная несправедливость, то она вполне устранима. Из заявления Н. И. Кузнецова мы узнаем, что был раскулачен и отец упомянутого Н. К. Вогулкина. Но приехал из Москвы С. Т. Баталов и приказал местным советским органам возвратить Вогулкину имущество!
Сергей Тихонович Баталов и другим обиженным, приходившим к нему, обещал, по словам заявителя, вернуть имущество. Кто же этот Баталов, что за влиятельная личность? Авторитет у Баталова, судя по всему, был большой, шутка ли: герой гражданской, дважды «краснознаменец» (имел два ордена боевого Красного Знамени), член ВКП(б). На момент описываемых событий он жил и учился в Москве.
А еще Вогулкин рассказал о совещании, проведенном «главарями», Баталовым и местным руководителем Назукиным. По сообщению Андрюкова Николая (сотрудника ОГПУ, вскоре после этого уволенного из органов. – Авт.), в Юсьвинском ОГПУ имеется много (50) заявлений о контрреволюционной работе Назукина. Тут же Баталов с Назукиным взяли с Андрюкова слово, «чтоб он уничтожил эти материалы (!), а подавших их наказал».
Последнее сообщение кажется фантастикой, но не забудем, что место действия – коми-пермяцкая глубинка, где все циркуляры проводятся в жизнь еще покуда «мягше», часто «по-родственному». Время массовых арестов и казней еще впереди, поэтому и влиятельному московскому земляку кажется, что «компромат» можно просто уничтожить. Между тем огромное количество «заявлений» в ОГПУ (полсотни!) говорит о том, что расслоение в среде крестьянства уже очень сильное и дело зашло далеко. Собственно, о том же свидетельствует и «Заявление» самого гр-на Кузнецова, пришедшего в органы.
Однако Баталов пока еще верит в обратимость событий, он способен даже шутить в столь напряженной ситуации. Кузнецов приводит слова, услышанные им, о том, что «как только они прикажут крестьянам собраться для установления своей крестьянской власти, то те соберутся очень быстро, не так, как собираются осоавиахимцы на военные сборы». ОСОАВИАХИМ – добровольное общество содействия авиации и химии – объединяло молодых людей почти поголовно, и Николай Кузнецов был в его активистах.
«Далее ВОГУЛКИН Н. К. сказал, – читаем мы еще в «Заявлении» Кузнецова, – что он и все остальные были согласны с политикой в годы НЭПа, когда была свобода крестьянству, и не гнали в колхозы… И во время отдыха за чашкой чая неоднократно говорил о предстоящей борьбе крестьянства под руководством БАТАЛОВА С. Т. и других против Советской власти, и что в этой борьбе будут уничтожены руководители К.-Пермяцкого округа.
К сему Н. КУЗНЕЦОВ». 1/IX-32.
ОПЕРАЦИЯ «ВНЕДРЕНИЕ»
Чтобы понять побудительные мотивы, приведшие Колю Кузнецова в политическую «охранку», стоит почитать (и не только краеведам) рассказ о том, как внедрялся Коля Кузнецов в «к-р (контрреволюционную. – Авт.) националистическо-повстанческую организацию в Коми-Пермяцком округе».
Он всегда был человеком с авантюрными наклонностями. Но мальчишка «наигрался в войну» быстро. Жизнь заставила его повзрослеть раньше других, выкинув за шиворот из родной Талицы.
Все секретные задания партии Кузнецовым выполнялись предельно искренне. Как говорится, на идейной основе, с верой в лучезарное будущее социализма и победу мировой революции… Чтобы понять его мотивы, нужно вспомнить, возможно, опыт легендарной пятерки Филби, английских разведчиков – преуспевающих молодых людей, которые стали работать на Советский Союз, поверив в идеалы коммунизма.
Впрочем, в случае с Кузнецовым сыграла свою роль и вполне советская специфика. Во время учебы в техникуме, в результате происков завистливых недоброжелателей, покопавшихся в анкете Кузнецова, его исключили из комсомола. Это его-то, активиста, ударника учебы! Но что случилось, то случилось. Отныне парень должен был всем всегда доказывать, что не заслужил наказания, что он «не рыжий»! Не сын белогвардейца и кулака, не разложившийся тип.
Сыграла свою роль, конечно, и судимость Кузнецова. Надо сказать, что судили его по ошибке. Руководство лесоустроительной партии занималось хищениями, составляя подложные ведомости. Кузнецов, поступив в этот коллектив, заметил неладное не сразу, но как только заметил, сразу решил пресечь махинации. И никакие уговоры со стороны начальства, ни угрозы, ни попытка подкупа не смогли его заставить изменить позицию. Николай заявил в милицию. А в начале июня 1932 года он сам был арестован, причем в доме Игнатьева на ул. Ленина, где он снимал квартиру, был даже обыск! Правда, в отличие от других своих «подельников», наказание он получил щадящее, без лишения свободы – год принудработ, за проявленную халатность. Разумеется, тот факт, что подписку о своем сотрудничестве с ОГПУ Николай дал в том самом июне, далеко не случаен. С ним явно поработали.
Вывод следует такой: к тому, чтобы стать негласным сотрудником спецорганов, Кузнецов пришел не сразу, но когда пришел, под давлением обстоятельств, – то сразу понял: это его стихия.
Сразу скажем: подобных подписок в то время бралось очень много. Вербовка подследственных чекистам вменялась в обязанность. И далеко не все «отрабатывали» свое обязательство. Иное дело Кузнецов: у него с этой подписки начинается жизнь агента госбезопасности. Можно предположить, что ему нравилась даже угроза, прозвучавшая в конце данной им расписки (насчет «строгой ответственности во внесудебном порядке»). А как иначе? Это же не шутки, не щеголянье в юнгштурмовке по улицам «большой деревни», каковой был в 32-м Кудымкар. Кузнецов любил ходить в одежде полувоенного образца, поступавшей в СССР от немецких тельмановцев.
Среди документов, сохранившихся в пермском архиве, можно найти почти детальное описание технологии внедрения агента в антисоветски настроенные кружки. (На эту же тему, но с опорой на другие документы, пишет в своей новой книге «С места покушения скрылся…» Теодор Гладков, лауреат конкурса имени Н. И. Кузнецова) [5].
В своих командировках по округу Коля Кузнецов выдавал себя то за кулака-лишенца, то за учителя-эсера. В одном из донесений он пишет:
«В беседе со случайными собеседниками я вел себя как лицо, агитирующее крестьянство на вооруженную борьбу с Соввластью. Для того, чтобы с тем или иным кулаком беседовать и получить от него откровенные сведения, Нач. Окр. Отд. тов. Тэнис меня инструктировал: осторожно выяснить классовое лицо собеседника и, если он кулак и настроен а/советски, то нужно за период беседы вычерпать из него все, что он знает. Для этого не нужно стесняться в контрреволюционных выражениях».
И Коля Кузнецов не стеснялся. Об этом есть свидетельства в материалах его «допроса», проведенного 5 декабря 1933 года.
И Вогулкин, и его товарищи стали считать Кузнецова «своим человеком» после того, как прощупали его политическое настроение. Как он сам говорит, «откровенность пошла, когда они убедились в том, что я недоволен отдельными мероприятиями Соввласти». И уж затем он «вычерпывал» из своих знакомых информацию где угодно. В чужом доме, в своей квартире, на свадьбе… Просто на улице, как, например, в феврале 1933 года, когда Коля Кузнецов встретился с Петей Вогулкиным, который возвращался из гармонной мастерской.
Именно в тот раз, остановившись возле горсада, П. К. Вогулкин передал Николаю слова, сказанные старшим товарищем, С. Т. Баталовым: «Как только начнется война, будет восстание».
О какой войне речь, с кем?! Какое восстание? Если верить информации Кузнецова, восстанием его знакомые просто бредили. Тот же П. К. Вогулкин сказал ему, что «восстание будет весной, во всех заводах идет подготовка, в Лысьве в июле месяце (1932 года? – Авт.) были забастовки и выпускали листовки». (Вот бы что проверить лысьвенскому собкору краевой газеты, а не заниматься публикацией сомнительных «воспоминаний» самозваных жен и дочерей Николая Кузнецова.)
По материалам допроса «свидетеля» Н. И. Кузнецова можно представить хорошо наработанную в ОГПУ схему создания видимости заговора. Это уже дело техники: установить связи заговорщиков с центром, придать антисоветскому движению массовидность и организованность. Поэтому в протоколе появляются, откуда ни возьмись, и «северные бандиты», которым переправляются якобы оружие и деньги; и «партизаны Сибири», которые «вызывали» к себе С. Т. Баталова. Для чего? Известно: «для организации повстанческих отрядов… для руководства контрреволюционной работой».
«КОЧЕВСКИЙ ПАРЕНЬ», ОН ЖЕ – БОРЕЦ С ПАН-БИАРМИЕЙ
Анализируя документы, осевшие в пермском архиве, я, признаться, сначала предположил, что добрая половина фактов, ловко подогнанных под схему, аккуратно вписанных в протоколы допроса Н. И. Кузнецова, лежит на совести опытных чекистов. Ну откуда, к примеру, знать приезжему человеку («свидетелю») о националистическом движении под названием «таракановщина»? Название идет от фамилии одного из организаторов Коми-Пермяцкого национального округа Ф. Г. Тараканова, он же – автор идеи присоединения Пермяцкого края к автономной области коми-зырян. Но, поразмыслив, я изменил свое мнение. Зная о способностях Коли Кузнецова к языкам, о его любознательности и неуемной тяге к знаниям, можно поверить в то, что уже вскоре после прибытия в Кудымкар он хорошо говорил на родном языке местных жителей. При знакомстве Николай представлялся иногда «кочевским парнем» – и шутка проходила!
Поэтому после пространных «теоретических» отступлений о настроениях коми-пермяцкой «националистической интеллигенции», о «разжигании вражды к русским», об угрозе «отделения от Урала Коми-округа, с последующим образованием Финно-угорской федерации и интервенцией финнов» (!), с целью создания мифической «Пан-Биармии»… – посреди этих изысканий то и дело появляются фразы от первого лица – «свидетеля» Н. И. Кузнецова.
Он сообщает, как и от кого он впервые услышал о «тайных сборищах националистов»… Как к С. Т. Баталову ездил на встречу Ф. А. Тупицын (зав. Коми-издательством в Кудымкаре. – Авт.)... А что означает такая встреча? А это связи, координация действий повстанцев! Прилагаются и дословные переводы (подстрочники) из поэтических сборников, в частности – стихотворения Федора Тараканова «Удмурт-народу», где, по мнению Кузнецова, увлекшегося тогда переводами (и увлекавшего любимую девушку чтением стихов наизусть), «разжигается национальная вражда».
«Я эти книги нелегально получал от Зубова А. Н.», – свидетельствует «кочевский парень», вводя в оборот, а точнее – в переплет, еще одно местное дарование. После этого уже не удивляешься тому, что Коля Кузнецов поучает своего нового товарища, поэта (!) Степана Караваева, как и о ком тому следует писать стихи.
Именно тогда, раз и навсегда советские правители решили «прижечь» коми-пермяцкий сепаратизм. Здравомыслящим людям было ясно, что жестокие методы и казни в борьбе с данными настроениями применялись сверх всякой меры. На элементарную просветительскую работу не надеялись. Хотя политическое решение проблемы удалось найти еще в 1925 году, когда Президиум ВЦИК СССР, рассмотрев ходатайство группы коми-пермяков о реорганизации и присоединении к северной Коми-области, принял вполне взвешенную формулировку отказа. Звучала она так: «Ввиду значительной территориальной отдаленности Пермяцкого края от области Коми и отсутствия экономической связи между этими районами». Вторым пунктом постановления создавался Коми-Пермяцкий автономный округ (на тот период – в составе Свердловской области).
Соломоново решение должно было устроить всех, однако гайки начали закручивать крепко…
WILHELM TELL (ШКОЛА ЖЕСТОКОСТИ)
В Коми-округе Кузнецов получил серьезный жизненный опыт, опыт любви (первая – и последняя – его женитьба произошла здесь, согласно разысканиям местных краеведов) – и первый опыт как разведчика.
С собственной реабилитацией Николай справился довольно успешно: добился восстановления в комсомоле, а вскоре получил и документ об окончании техникума. Однако, побывав в шкуре загнанного зверя, он с тех пор был всегда настороже и свою идейную закалку и «непорочность» проявлял порой с удвоенным рвением.
Поэтому Николай и решился сыграть роль разведчика – в своем стане. Успешно выполнил первое задание, внедрившись в организацию, членов которой заподозрили в контрреволюционном заговоре.
Молодой Кузнецов уже тогда проявил и железную волю, без которой разведчику никуда, и находчивость, и неплохие задатки лицедея. И– жестокость, не всегда, увы, оправданную.
Нельзя, думается, судить о том сложном времени с позиций сегодняшнего дня. Кузнецов действовал по законам своего времени. Он сам ощущал себя не наблюдателем, не просто «сочувствующим Соввласти» и не «стукачом», но созидателем нового общества, строителем лучшего в мире социального строя. В том, что приходилось быть неразборчивым в средствах при достижении цели, он себя не винил. Он учился давить в себе слабость, избавляться от мягкотелости. Если надо, если дело требует – придется идти по головам, перешагивать через трупы. Так его учили.
Верил ли Коля на самом деле в то, что он разоблачает страшный заговор классового врага? Ведь окружение-то его составляли вполне мирные, даже близкие люди…
Кто теперь узнает, что было тогда на уме у будущего разведчика... Мы знаем только то, что во время войны, совершая свои знаменитые подвиги, ради успеха дела он умел быть умным, ловким и жестоким. Как того требовала его профессия. Школу жестокости он прошел еще на Урале. Вспомним одно из его «приключений».
…В июле 1931 года в Кудымкаре Коля Кузнецов стрелял на пари в кокарду фуражки, мишень – прямо на голове приятеля. В итоге наш «Вильгельм Телль» «чуть» промахнулся, ранил парня в голову. Согласитесь, не каждый решится на такое испытание. В данном случае я – о будущем разведчике, а не о живой мишени. Слава богу, тот выжил.
«СКОРО УМРЕМ – ТАК УВИДИМСЯ…»
Советские биографы Н. И. Кузнецова склонны идеализировать героя, предельно упрощая жизненные коллизии и само время. Чего стоит фраза одного исследователя о том, что «из сотен людей ни один человек не высказался о Коле плохо, хотя он участвовал в раскулачивании». Вот уж увольте! Думается, не за что было любить «обаяшку» Колю тем жителям деревни Демино, которые покушались на его жизнь, хотели поднять его на вилы. Так ведь не вошли они в число «сотен», якобы опрошенных краеведом. По вполне понятным причинам.
Не могли дать интервью и те, кто погиб в лагерях или в коми-пермяцких лесах. Писатель из Кудымкара Федор Истомин сообщил, что окружным отделением общества «Мемориал» составлена карта-схема расселения спецпереселенцев на территории автономии в 1929–1954 годах. Здесь располагалось 128 спецпоселков НКВД и 17 лагерей. В голодные 1933–1934 годы половина прибывших в таежный край вымерла в течение одной зимы. В «Книге памяти» Коми-округа приводятся более конкретные данные. Выборочное обследование сельсоветов, произведенное окрисполкомом в 1934 году, показывает, что только в 1934 г. из-за голода погибло не менее 4 тысяч человек [6. С. 280–295].
В обвинительном заключении по делу «контрреволюционной националистической повстанческой организации в Коми-Пермяцком округе» говорится о том, что «на протяжении последних трех лет на территории округа было вскрыто и ликвидировано ряд к-р кулацко-повстанческих образований с общим числом до 400 человек». Помимо этого «по политическому бандитизму (?) было привлечено до 200 человек».
В сентябре 1933 года «к-р организация» была ликвидирована. Перечисляются руководители разгромленной организации – все «знакомые лица», те, кем сейчас по праву гордятся в Парме.
Судьба Сергея Тихоновича Баталова была предрешена, он и сам чувствовал это. Негласный агент Кузнецов пересказал содержание письма Баталова, показанного ему доверчивыми Вогулкиными. Последние слова письма процитировал наизусть (память отменная!): «Живу неважно, может быть, скоро умрем, так увидимся».
Кольцо на горле «главаря» сжималось, и Баталов чувствовал это. Письмо Сергея Тихоновича, одного из лучших сынов коми-пермяцкого народа, напоминает классическую фразу романтиков борьбы за свободу: «Ах, как славно мы умрем!..» Однако смысл его последней фразы из письма в Кудымкаре истолковали по-своему: как призыв поднимать народ!
Дважды краснознаменец коми-пермяк, «сын кулака-урядника» (формулировка – из дела) Баталов С. Т. будет привлечен к ответственности позднее. В 1937 году он приговорен к высшей мере наказания – расстрелян в 1938 году. (Источник – «Книга памяти» Красноярского общества «Мемориал».) Реабилитирован в 1958 году.
Надо отметить, весь следственный материал по тому делу, огромный и страшный, тогда, в 1934-м, был использован не на все сто процентов. Кое-что оставили впрок, как говорится. При прокурорской проверке 1956 г., предпринятой в рамках кампании «за восстановление норм соцзаконности» после смерти Сталина, дело Тараканова, Зубова, Дерябина, Тупицына и др. (всего 49 чел.) было признано сфабрикованным органами. В своем заключении старший следователь УКГБ капитан Чусов докладывал шефу, полковнику Малютину:
«Как видно из материалов, целый ряд лиц, проходящих по делу контрреволюционной повстанческой организации, к ответственности по данному делу в 1934 г. привлечены не были».
Что касается Вогулкиных, то следователь отметил: «Никому из них очных ставок со свидетелем Кузнецовым в ходе следствия проведено не было». (Теперь-то ясно, почему не было: своих агентов нельзя подставлять.)
Нужных показаний обвиняемые опять же не дали. Правда, Николай Вогулкин виновным себя признал, но в чем? В том, что «являясь секретным сотрудником органов ОГПУ, скрыл все это (имеется в виду: антисоветские разговоры и пр. – Авт.) и расконспирировался перед Вогулкиным Ф. К.» То есть рассказал брату о том, что он «сексот», ведь давал подписку! Узнать бы об этом Коле Кузнецову, тоже «сексоту»…
ДВА ПОЧЕТНЫХ ГРАЖДАНИНА
Дела «главарей», Тараканова, Баталова и др., были выделены «для дальнейшего следственного производства и иных мероприятий» (!) Надо ли говорить, что во время проверки 1956 года многие из проходивших по делу от своих показаний, данных 20 лет назад, отказывались. Из тех, кто выжил, конечно. Вогулкин К. А., к примеру, «ввиду его смерти не передопрошен». Проверка также убеждает, что «показания свидетелей (в их списке и фамилия Н. И. Кузнецова. – Авт.) также не могут служить основанием для обвинения арестованных по данному делу в принадлежности к к-р организации».
В общем, нарушений в ходе дополнительной проверки вскрылось много. По этим материалам постановлением Молотовского областного суда от 30 мая 1956 года дело прекращено «за отсутствием состава преступления»…
Из главных действующих лиц этой давней истории Федор Гаврилович Тараканов, «главарь», занимает совершенно особое место. Он явил собой редкий для своего народа пример долгожительства – 97 лет! В 1937 году Тараканов все же был арестован, получил 5 лет ИТЛ (лагерей). Долог был его скорбный путь: 17 лет лагерей, тюрем и ссылок.
Кто знает, может, в свое время Тараканову помог выжить и опыт его чекистской работы, было это в годы гражданской войны. Реабилитирован в 1958 году. (Источник – сборник документов «Политические репрессии в Прикамье. 1918–1980 гг.»)
Судьба свела двух давних «приятелей-неприятелей», охотника и мышку, престранным образом. Федор Гаврилович Тараканов стал почетным гражданином Кудымкара, произошло это в 1994 году. В России надо жить долго. А может, и не надо. Еще раньше, в 1977 году, такого же статуса почетного кудымкарца удостоился Николай Иванович Кузнецов. Присвоили ему звание посмертно, но это как исключение из правил.
Жизнь Кузнецова – сплошь исключения из правил.
НАШИ ЖЕНЫ-ПУШКИ ЗАРЯЖЕНЫ…
Была у Коли Кузнецова и подруга в Кудымкаре, сердечная зазноба. Звали ее Леной, работала медсестрой в окружной больнице. Странно, но об этом биограф разведчика в своей книге написал скупо, невнятно. Несколько раз упомянуто, что Коля встретился с Леной и – без комментариев. Но вот как комментирует отношения Николая и Лены ее подружка юности: «Между ними были очень хорошие дружеские отношения, которые потом переросли в любовь…»
Сама же Лена (ставшая позднее врачом) так и не решилась назвать те отношения любовью. «Приятно пройтись по тем улицам, где когда-то бродила твоя молодость, где звенел голос товарища и друга…», – говорила Елена Петровна, посетив Кудымкар в 1966 году. Она признает, что были общие интересы, это да. «Николай Кузнецов, – читаем мы, – любил сопровождать меня до Кувы, когда я ездила к родителям, гулять по поселку, слушать рассказы моего отца о том, как строился Кувинский завод, как строгановские крепостные на себе таскали кирпичи для заводских зданий за двадцать верст…»
Вот, оказывается, что любил Коля Кузнецов, а вы-то подумали… Тут, как говорится, история умалчивает, да и сам многословный биограф, надо отдать ему должное, не решился добавлять на эту сокровенную тему что-либо от себя. Он добавил… от имени ветерана здравоохранения, которая в молодости была подругой Лены:
«…Мы выступали против пошлости и распущенности, верили в счастье и любовь. Среди нас были свои Ромео и Джульетты, Василисы Прекрасные и Иваны-царевичи, молодые люди кристальной чистоты, идеал для современной молодежи» [7].
* * *
Николай Иванович Кузнецов. «Кулик»… «Ученый»… «Колонист»… «Рудольф Шмидт»… «Пауль Зиберт»… «Николай Грачев»…
Уникальная фигура не только в истории советских органов госбезопасности, но в истории мировой разведки. Ни до него, ни после ни одному чекисту не удалось добиться таких результатов, как в контрразведывательной работе внутри страны, так и в диверсионной деятельности во время Великой Отечественной.
Но вот что характерно. Николай Кузнецов так и не стал кадровым офицером НКВД, оставаясь до конца своих дней беспартийным сотрудником «негласного штата». Имея два ареста (второй раз – в 1938 году, но тогда это нужно было, скорее всего, для обеспечения «легенды»), судимость, исключение из комсомола. Кстати, в комсомоле он восстановился только благодаря личной настойчивости и вере в свою правоту, так что компетентные органы в этом деле ему не помогли.
Звание Героя Советского Союза отважному разведчику присвоено 5 ноября 1944 года, когда его уже не было в живых. В наградном листе Н. И. Кузнецова не фигурируют ни родственники, ни жена, а вместо домашнего адреса указано: МГБ СССР.
Список источников и литературы
1. См.: А. Лукин, Т. Гладков. Николай Кузнецов. Серия ЖЗЛ. – М., 1971; Л. И. Брюханова, В. И. Кузнецов. Разведчик н. Кузнецов. – Свердловск, 1972; В. Г. Лошак. В памяти народной. – Свердловск, 1976; Дм. Медведев. Это было под Ровно. – М., 1987.
2. Пермский государственный архив социально-политической истории (ПермГАСПИ). Ф. 641/1.
3. Вадим Вирченко. Агент. – Тюмень, 2019.
4. Конин Г. К. Так начиналась легенда. – Кудымкар, 1995.
5. Теодор Гладков стал первым писателем, опубликовавшим закрытые ранее архивные документы. См. его книгу: С места покушения скрылся… – М., 1998. Книга Г. И. Каеты, вышедшая позже, посвящена анализу уже опубликованных источников, см.: Григорий Каета. Специальный агент. – Екатеринбург, 2000.
6. Гладышев В. К сему Н. Кузнецов // сб. Музей в современном мире. – Кудымкар, 2016.
7. После конференции в Кудымкаре, было это в 2016 году, меня отыскал местный старожил, чтобы поделиться своим мнением о молодости Н. Кузнецова. В частности, поведал он и о неудачной женитьбе Николая, первой и последней. Если в двух словах, развод состоялся по вине молодого мужа.
LIFE AS AN EXCLUSION OF THE RULES
Gladyshev V. F.,
Chairman of the Perm Society of Local History,
Member of the Writers’ Union
Abstract. Unknown and little-known documents are introduced into circulation dedicated to the legendary scout Hero of the Soviet Union N. I. Kuznetsov, his work in the Komi-Permyak district. A number of local history publications were subjected to critical analysis. An attempt is made to an objective look at the personality of the hero, a man of his time.
Keywords. Secret service agent, Komsomol, collectivization, character, languages, national intelligentsia and nationalism, memory.