Пермский государственный архив социально-политической истории

№ 1.1

Из воспоминаний участника революционного движения и Гражданской войны, ветерана КПСС В. Ф. Сивкова о работе Г. И. Мясникова в Пермской губернии в 1918-1921 гг.

1960-е гг.

[...]

Примерно около этого времени у меня произошла оригинальная встреча с мотовилихинским «лидером» Г. И. Мясниковым, которого в прошлом я почти не знал, встречаясь с ним однажды, а потом и совсем забыл.

Восстановление знакомства с Мясниковым произошло в помещении губернского оргбюро РКП(б), вскоре после его образования; тут однажды я встретил смуглого человека, среднего роста, на нем была довольно помятая фуражка, светлая, с не застегнутым грязным воротником, русская рубашка, заправленная за пояс брюк, кожаная потертая куртка с единственной застегивающейся пуговицей, брюки более чем в небрежном виде, заправленные в кожаные сапоги с широкими голенищами. Заметив неприличную небрежность в одежде этого человека, я сейчас же попросил его пройти в мою служебную комнату, где, грубовато указав на недопустимую невнимательность, особенно в присутствии женщин, предложил тут же привести себя в порядок, что он и выполнил безоговорочно, но, уходя, со злой иронией сказал: «Спасибо за учебу!»

Несколько позднее мне стало известно, что это был именно Мясников – старый член партии, и его небрежность в одежде еще больше удивила меня. Такое «знакомство», казалось, даже сблизило нас, при встречах мы дружески обменивались приветствиями и новостями обстановки.

В конце июля состоялась наша вторая встреча. Мясников случайно оказался при предварительном рассмотрении в бюро жалоб результата моей личной проверки жалобы группы сотрудников газеты «Красный Урал» на самодурство и грубость сотрудника городского квартирного отдела Щепурева. При наметке решения Мясников высказал примерно такую мысль: в практике нашей жизни непорядков и болячек немало. Они исходят не только от людей старого уклада, но и от коммунистов, и не обо всех беспорядках мы узнаем, да и сами не в каждую мелочь сунемся.

На освещение беспорядков и болезней и на их критику и исправление надо поставить нашу печать, не сдерживая бичующих выступлений авторов вне зависимости то их политических убеждений.

По мнению Мясникова, такое свободное отражение нашей действительности в прессе должно принести положительные результаты.

На следующий день после этого разговора, посоветовавшись с редактором губернской газеты М. И. Целищевым, мы решили заслушать практические предложения Мясникова, что и сделали в тот же день вечером.

На частное совещание пришли я, Башкиров, Малков, Дудин, Целищев и Мясников.

Практические предложения Мясникова сводились к тому, чтобы прило­жением к газете «Красный Урал» издавать листок критики наших беспоряд­ков, в котором без ограничений печатать все поступающие материалы, а для того чтобы «не заразить» этот листок порядками, существующими в газете, редактором листка назначить другого, соответствующего редактора.

Не поняв тогда «дальнего прицела» Мясникова, мы признали его мысли сумбурными, идущими только на пользу обиженным революцией и, отказав­шись от его предложения, посоветовали активно включиться в работу газеты «Красный Урал». Его выражение о «заразе» газеты признали загибом.

Мясников грубо обругал нас и, назвав гнилыми интеллигентами, оторвав­шимися от масс, ушел, хлопнув дверью.

Такую выходку Мясникова присутствующие восприняли каждый по-сво­ему; я и Башкиров, почти не знавшие Мясникова, были крайне удивлены грубостью; П. И. Малков, знакомый с повадками Мясникова, отнесся к этому, спокойно улыбаясь; М. И. Целищев, по характеру вспыльчивый, волнуясь, высказывал примерно такую мысль, что «при другой обстановке за такое хамство можно было бы грубияна «спустить с лестницы».

Как-то по-особому тяжело воспринял эту выходку Илья Александрович Дудин, недавно кооптированный в оргбюро секретарем, член партии с 1917 г., пришедший в Чусовскую организацию после размежевания с меньшевиками.

Ему казалось, что ответственность за такой поступок ложился на всех нас, особенно на него, и возмущался без конца.

В то время мне невольно вспомнилась единственная встреча с Мяснико- вым, в июне 1918 г., когда он с неменьшей злобой громил Малкова и меня «за отсутствие сознания и неправильное отношение к высокоинтеллигентному Андронику, епископу Пермскому и Кунгурскому», привлеченному чека к от­ветственности за контрреволюционную деятельность.

В то время Мясников не мог не знать обращения Пермского окрисполкома к населению Перми и Мотовилихи, опубликованного в «Известиях губиспол- кома» 20/VI-18 г.; П. И. Малков подробно рассказывал ему об одном из допро­сов Андроника, но тогда каждый из них остался при своем мнении.

Так как год тому назад, выступая в защиту «интеллигенции», Мясников оставался при своем особом мнении, и теперь, год спустя, применяя слово «интеллигенция» как ругательное в применении к нам, он тоже был убежден в своей правоте.

Эта встреча и положила начало обоюдной настороженности между члена­ми оргбюро РКП(б) и Мясниковым.

Позднее со свойственной ему демагогией Мясников при всякой возмож­ности зло критиковал по «поводу» и без повода работу оргбюро, сводя свои обвинения членов бюро в «интеллигентском отрыве от рабочих».

Некоторое время беспредметная критика Мясникова обычно не находила поддержки в среде слушателей, но позднее положение несколько изменилось: у него появились активные сторонники, особенно в Мотовилихинской пар­тийной организации.

Мясников, чувствуя поддержку своих сторонников, примерно с августа активизировал свои нападки, избрав мишенью уже не оргбюро и не его чле­нов, а меня, как председателя оргбюро.

Такая обстановка была до 2-й губернской конференции и не изменилась после, несмотря на то, что подавляющим числом голосов конферентов я был избран в состав губкома и на пленуме губкома тоже бесспорным большинст­вом - избран председателем.

Лобова и Мясников тоже были избраны в состав губкома, Лобова была утверждена членом президиума - секретарем и зав. отделом по работе среди женщин, а Мясникову поручена работа в Красной Армии.

Руководство отделами губкома тоже значительно укрепилось старыми ис­пытанными коммунистами: зав. отделом пропаганды стал А. А. Ляк, органи­затором по работе в деревне Г. И. Шляпин, зав. инструкторским отделом Я. С. Москов-Чренчук.

Но работа губкома в это время была очень напряженной. Для примера хочется показать небольшой отрезок времени и его заполнение: 6, 8 и 9/X-[19]19 г. президиум и зав. отделами губкома занимались работой по фор­мированию кавалерийского отряда для отправки на борьбу с Мамонтовым, практически реализуя обращение губкома к коммунистам-кавалеристам; 13/X принято решение о мобилизации 10% членов партии, несколько позднее увеличенное до 30%, потребовавшее настойчивой работы и посылки членов губкома в уезды и крупные промышленные центры губернии; с 18/X - орга­низовалась помощь губкому комсомола по проведению добровольческой мо­билизации комсомольцев и молодежи; 23/X было принято решение о прове­дении «Недели победы», во время которой предполагалось не только усилить приток добровольцев в Красную Армию, но и собрать оружие, осевшее у на­селения города и губернии со времени колчаковщины.

Шла большая организационная подготовка к проведению этого меропри­ятия, да и вообще мясниковщина была просто некстати.

Хотелось спокойной работы.

Продолжая испытывать тревогу с неослабевающим оппозиционным от­ношением ко мне Мясникова и его окружения, не находя серьезных к тому оснований, кроме ложной обиды, злопамятства и очевидного желания Мяс- никова занять ведущее положение в партийной жизни губернии, и не умея найти выход из такого неприятного положения на месте, я решил настойчиво добиваться в ЦК партии скорейшей присылки мне замены, не допуская к это­му Мясникова.

Вместе с очередной просьбой губкома в ЦК об ускорении присылки ра­ботников я послал личное письмо секретарю ЦК партии Н. Н. Крестинскому, в котором подробно описал пермскую обстановку, указав на невозможность для меня совмещать работу по руководству партийной и советской работой губернии и высказал желание остаться только на советской работе, имея в виду, что к тому времени я был избран председателем губисполкма.

Письмо заканчивалось тревожной и настойчивой просьбой о скорейшей замене меня работником центра, ибо в этом я видел оздоровление общей об­становки в Перми.

Письмо было отправлено в первых числах октября, а Е. М. Ярославский с группой товарищей появился в губкоме 24/Х-19 г.

Это было или приятным совпадением нашего желания с решением ЦК или мое письмо в какой-то степени сыграло свою роль.

События продолжали развиваться.

27 октября президиум губкома заново конструируется: председателем губ- кома утверждается Е. Ярославский, товарищем председателя А. Е. Минкин, секретарем остается Н. Лобова.

Я и Наумов - редактор губернской газеты - освобождены.

Я был доволен передачей партийного руководства в надежные руки.

Оставаясь только председателем губисполкома, я рассчитывал на компе­тентные советы нового партийного руководства, и это меня успокаивало.

Но успокоиться до конца я так и не успел; на второй или третий день после смены партийного руководства я пошел к Ярославскому с целью наиболее подробно информировать его о состоянии партийной работы в губернии и о людях, выполняющих эту работу в низовых организациях, но был встре­чен более чем прохладно, хотя, как мне показалось, я имел не только обязан­ность к такой информации, но и права на большой откровенный разговор о состоянии партийной организации.

К этому времени мне было известно, что первую беседу в Перми Е. М. Яро­славский вел с Мясниковым и совершенно очевидно, что информацию о со­стоянии Пермской партийной организации он получил из этих рук, тенден­циозную.

После сообщения о цели моего прихода Ярославский сухим официаль­ным тоном заявил мне, что «это необязательно, я сам найду способы знако­миться с работой».

Я был буквально поражен такой встречей, искал причины к этому и нахо­дил единственную - ориентацию Ярославского на «рабочую» оппозицию Мясникова в одностороннем порядке, что подтвердилось в дальнейшем.

Минуту-другую спустя Ярославский тем же тоном предъявил мне «от имени ЦК» обвинение в том, что я, как председатель президиума губкома не сумел найти способа для примирения противоречий между большинством и меньшинством (Мясниковым) в губкоме. Моя попытка к подробному выя­снению этого больного вопроса снова не была принята Ярославским, на чем и закончилась наша встреча.

Так, с новым партийным руководством начинались мои «отношения», от которых добра ждать было нельзя.

На практике это началось так: через 5-6 дней после этого разговора с Яро­славским, 5/Х -[19]19 г. на совместном заседании президиума губкома и губисполкома по предложению Ярославского принимается предложение - «Для укрепления работы губисполкома выдвинуть председателем тов. Обросова».

Это решение совпало с вызовом меня как члена военного совета укре­пленного района к месту военной службы в Екатеринбург.

Передав дела по губисполкому, я уехал по вызову.

В декабре на 7-м Всероссийском съезде Советов я был избран заочно от Пермской губернии членом ВЦИК, а несколько позднее - был демобилизован и освобожден от обязанностей в военном совете Екатеринбургского укре­пленного района для работы в Пермской губернии.

Без желания приходилось снова возвращаться в Пермь, выборы во ВЦИК обязывали.

При возвращении в Пермь после, казалось, товарищеского разговора с Ярославским произошло оформление меня на работу, о чем появилась репор­терская заметка в газете «Красный Урал» № 12 от 17/I-1920 г.

«Пленум губисполкома 13/I-1920 г.

Единогласно был утвержден председателем Пермского губернского испол­нительного комитета демобилизованный и вернувшийся в Пермь тов. Сив­ков, избранный Всероссийским съездом советов членом ВЦИК».

На губернской партийной конференции, состоявшейся 13-15 февраля 1920 г., меня избирают в состав губкома.

Я включаюсь в работу, организую подготовку 4[-го] губернского съезда Советов и отчитываюсь за работу губисполкома.

При открытии съезда меня избирают в президиум съезда и при выборах руководящего органа единогласно избирают в состав губисполкома.

При распределении обязанностей губисполкома, по предложению Яро­славского, председателем губисполкома избирается А. Е. Минкин, мне пору­чают руководство губернским юридическим отделом.

Через две недели меня «мобилизовали на хозяйственный фронт» прово­дить топливную кампанию, еще через 25 дней возвращают на должность председателя губисполкома.

Прошло еще полтора месяца; убедившись, что обстановка для моей рабо­ты не изменилась, продолжая оставаться тревожной и тяжелой, я «взбунто­вался», пошел к Ярославскому и навязал ему откровенный разговор.

В этом разговоре я высказал, что до сих пор как солдат партии я безогово­рочно переходил с одного места работы на другое, но ни на одной из поруча­емых работ президиум губкома не обеспечил мне не только нормальных усло­вий, но и достаточного времени для освоения работы и показа результатов.

Попутно я высказал все, что накопилось по общей обстановке, со времени его приезда в Пермь, подтверждая фактами и примерами необоснованность наиболее запомнившихся выпадов против меня «рабочей» оппозиции Мясникова.

Разговор я закончил решительным требованием об освобождении меня от работы в Пермской губернии и направлении в распоряжение Уральского бюро ЦК.

Положив на стол свое письменное заявление, я сказал Ярославскому, что отказ в моей просьбе вызовет мою дальнейшую недисциплинированность, обращение непосредственно в ЦК партии.

Молчанием Ярославского закончился наш разговор.

А через день, 17 мая 1920 г. на очередном заседании президиума губкома по обсуждению моего заявления было принято такое постановление: «Тов. Сивкова от занимаемой обязанности освободить, поручив ему совет­скую и партийную работу в Чусовском районе в качестве уполномоченного губкомитета».

Отказ в отпуске меня из Пермской губернии Ярославским формально мо­тивировался тем, что нельзя нарушать моих связей с губернией, где я избран членом губкома и губисполкома и от которой избран членом ВЦИК.

С этим пришлось согласиться, но главное - освобождение от работы в Перми состоялось, а направление в Чусовую определялось моим желанием при обсуждении вопроса.

Уезжая в Чусовую, я сообщил секретарю ЦК Н. Крестинскому, с которым изредка переписывался со времени его приезда в Пермь в августе 1919 г., что мой пермский вопрос благополучно разрешился.

Позднее, в тридцатых годах, Ем. М. Ярославский работал в Москве, в ЦКК, а я директором механического завода в Орехово-Зуеве, под Москвой.

Случайной встречей в Москве восстановились наши добрые отношения, и я, часто бывая в Москве, обязательно заходил к Ярославскому просто так по­видаться, поговорить за стаканом чая на злободневные темы. Эти встречи всегда были теплыми.

В одну из таких встреч Ярославский ознакомил меня с копией письма В. И. Ленина Мясникову по поводу его увлечения [требованием] «свободной печати от монархиста до анархиста включительно».

При этом мне как-то особенно запомнились некоторые фразы этого пись­ма: «Каковы были ваши выступления в Пермской организации и в чем кон­фликт с ней, я не знаю. Об этом не могу говорить. Это дело разберет оргбюро, которое, как я слышал, выбрало специальную комиссию».

Далее В. И. Ленин цитирует фразу из статьи Мясникова: «У нас куча безобразий и злоупотреблений; свобода печати их разоблачит».

Все это живо напомнило мне тенденции Мясникова в 1919-1920[-х] годах.

Что было с Мясниковым позднее 1920 года, я не знаю, но мне было извест­но, что Мясников, как оппозиционер, был изгнан из Советского Союза и, на­ходясь во Франции, работал шофером таксомотора в одной из частных тран­спортных компаний.

Одна из встреч с Ярославским в конце 1934 г. или начале 1935 г. особо за­помнилась тем, что первая тема разговора была о Мясникове.

Здороваясь со мною, Ярославский шутливо сказал: «Привет тебе от «дружка» Мясникова!»

И тут же он рассказал, что через нашего посла во Франции Мясников обратился к правительству с предложением о том, что он «согласен» вернуть­ся в Россию и не заниматься никакой пропагандой, взамен чего правительст­во ему (Мясникову) в течение года будет выплачивать жалованье в размере столичного партмаксимума и предоставит право в течение этого года прии­скать себе работу и место постоянного жительства в любом районе России...

«Правительство отказалось от предложения Мясникова», - так закончил свой рассказ Ярославский.

Это было для меня последним напоминанием о Мясникове, не однажды испортившим мое настроение в 1919-1920[-х] годах и последней встречей с Е. М. Ярославским.

[... ]

ПермГАСПИ. Ф. 39. Оп. 1. Д. 5. Л. 97-101, 112-120. Подлинник. Машинопись.